Секунду-другую я держусь, но потом все же изрыгаю на пол выпитое за вечер вино и виски. Он убирает оружие. Кричит:

– Встать!

Хватает меня за руку, рывком поднимает на ноги. Тычет в лицо револьвером. Сует в руку фонарик.

Я вижу перед собой маску. Свет падает на оружие.

Впервые за все время у меня есть возможность увидеть его вблизи. Об огнестрельном оружии я знаю мало. Вижу только, что это револьвер – у него есть курок, барабан и дуло с жутким отверстием, из которого вполне может вылететь смерть. В свете фонарика головка пули отливает медным блеском. Не знаю почему, но в голове возникает такая картина: незнакомец в крохотной комнатке заряжает револьвер, готовясь сделать то, что уже сделано.

Я умру здесь. Может быть, прямо сейчас.

Каждая секунда может стать последней.

– Шевелись! – рычит он.

Я иду.

Доходим до перекрестка и сворачиваем в другой коридор, сводчатый, повыше и пошире. Слышу, как где-то капает вода – кап… кап… кап… Стены бетонные, на полу не линолеум, а сырой мох, который с каждым шагом становится все гуще.

Ко вкусу оружейного масла во рту примешивается кисловатый привкус желчи.

Лицо начинает коченеть от холода.

Тоненький голосок в голове настойчиво требует сделать что-нибудь, что-то предпринять, попытаться… Не уподобляться овечке, покорно следующей на бойню. Не облегчать ему его задачу.

Но мне страшно.

Так страшно, что я едва держусь на ногах.

И мысли разбегаются.

Теперь я понимаю, почему жертвы не сопротивляются. Напасть на похитителя с расчетом одолеть его, попытаться бежать – этого я даже представить себе не могу.

К тому же, как ни стыдно в этом признаться, другой голос обреченно шепчет, что лучше бы все поскорее кончилось, потому что мертвые ни страха, ни боли не чувствуют. Следует ли из этого, что я трус? Неужели это и есть та последняя истина, с которой мне суждено умереть?

Нет.

Я должен что-то сделать.

Из туннеля мы выходим на какую-то металлическую, холодящую голые подошвы поверхность. Я хватаюсь за ржавые железные перила, которыми обнесена платформа. Холод чувствуется здесь сильнее, ощущение открытого пространства острее.

И, словно разбуженная таймером, над озером Мичиган медленно ползет желтая луна. Ее свет льется через верхние окна просторного помещения и помогает осмотреться без фонарика.

У меня захватывает дух.

Мы стоим на вершине открытого лестничного колодца футов в пятьдесят глубиной. Впечатление такое, что перед тобой картина маслом – извечный свет падает на расставленные в ряд сонные генераторы внизу и решетку двутавровых балок вверху.

Тихо, словно в соборе.

– Спускаемся, – говорит похититель. – Осторожнее. Смотри под ноги.

Мы идем вниз.

За две ступеньки до второй сверху площадки я резко поворачиваюсь, намертво зажав в руке фонарик, бью, метя в голову, и… попадаю в пустоту. Сила инерции увлекает меня за собой… я теряю равновесие и падаю.

Грохаюсь на площадку. Фонарик вылетает из пальцев и исчезает в темноте. Секундой позже я слышу, как он взрывается внизу, упав с высоты в сорок футов.

Похититель смотрит на меня, слегка наклонив набок голову, и целится в лицо. Потом отводит курок и делает шаг вперед. Наступает коленом мне на грудь, прижимает к площадке, и я мычу от боли.

Дуло упирается в лоб.

– Должен признаться, я даже горжусь тобой за эту попытку. Так трогательно! Конечно, я просчитал тебя заранее, но, по крайней мере, ты пал, сражаясь.

Я вздрагиваю. Что-то жалит меня в шею.

– Не напрягайся, – говорит мужчина.

– Что ты ввел?

Раньше, чем он успевает ответить, что-то прорывает мой гемоэнцефалический барьер с неукротимой мощью летящей по трассе фуры. Я ощущаю одновременно невероятную тяжесть и необъяснимую легкость. Мир кружится и выворачивается наизнанку.

А потом все моментально проходит.

Другая игла впивается в ногу.

Я вскрикиваю, а похититель бросает оба шприца вниз.

– Идем.

– Что ты ввел?

– Вставай!

Цепляясь за поручень, поднимаюсь. Падение на площадку стоило разбитого в кровь колена. Рана на голове тоже кровоточит. Я грязный, я замерз, и зубы стучат так, что, кажется, вот-вот захрустят и раскрошатся.

Мы спускаемся, и хлипкая стальная конструкция дрожит под нашим весом. Вот и последняя ступенька. Идем вдоль старых генераторов.

Здесь, внизу, помещение выглядит совсем уж громадным. Наконец похититель останавливается и направляет свет на один из генераторов, возле которого стоит большая спортивная сумка.

– Новая одежда. Одевайся. Быстрее.

– Новая одежда? Я не…

– Тебе и не надо ничего понимать. Просто одевайся.

Сквозь тьму страха пробивается лучик надежды. Неужели все-таки пощадит? А иначе зачем заставлять меня одеваться? Неужели я все же выберусь из этой передряги живым?

– Кто ты?

– Поторопись. У тебя мало времени.

Я опускаюсь на корточки перед сумкой.

– Утрись сначала.

Я беру лежащее сверху полотенце, вытираю грязь с ног, кровь с колена и лица. Надеваю трусы-«боксеры», натягиваю джинсы. Размер мой. Эффект того, что он ввел в меня, начинает сказываться – пальцы теряют ловкость, и я неуклюже вожусь с пуговицами на клетчатой рубашке. Легко всовываю ноги в дорогие кожаные туфли без шнурков. Они подходят так же идеально, как и джинсы.

Мне уже не холодно. В груди как будто появился источник тепла, которое расходится от него к ногам и рукам.

– Куртку, – командует похититель.

Я достаю со дна сумки черную кожаную куртку, всовываю руки в рукава.

– Отлично. А теперь садись.

Я сажусь у чугунного основания генератора, махины размером с двигатель локомотива.

Незнакомец садится напротив, небрежно направив револьвер в мою сторону.

Лунный свет заполняет помещение, отражаясь от разбитых стекол в окнах и падая на мотки кабеля, машины, трубы и инструментальные панели с потрескавшимися ручками и индикаторами.

Техника другого века.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Ждем.

– Чего?

Похититель отмахивается от вопроса.

Какое-то странное спокойствие овладевает мной. Совершенно неуместное умиротворение.

– Ты привез меня сюда, чтобы убить? – спрашиваю я.

– Нет.