– Клянусь, я не лгу тебе. – И прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он говорит дальше: – Ты помнишь, что произошло?

Я хмурюсь.

– Вы о чем?

– О твоем прошлом, – прямо говорит он. – Ты помнишь?

Он терпеливо ждет моего ответа. У меня учащается пульс.

– Нет.

– А я помню. – Его голос становится хриплым. – Я могу помочь тебе… если ты не против.

Его предложение и опасно, и соблазнительно. У меня нет доказательств, но я верю, что он знает мое прошлое. Он – его часть.

Я смотрю на стол. Его поверхность покрыта тонким слоем пыли. Я четкими печатными буквами пишу свое имя.

ВИКТОРИЯ.

ВИКТОРИЯ.

ВИКТОРИЯ.

Я ничего не вижу. Просто ряд букв, составленных вместе. Этот человек утверждает, что знает меня, и я невольно задаюсь вопросом, что он видит за моим именем.

– Почему вы думаете, что я вам поверю?

– Ты и моя сестра были когда-то лучшими подругами.

– Были?

Он кивает. Видно, что он колеблется.

– До того, как все случилось.

Он больше ничего не добавил. Неужели это все? Я с трудом подавляю в себе желание протянуть через стол руку и, схватив его за воротник рубашки, потребовать, чтобы он выложил все, как было.

Но вместо этого я просто говорю:

– Тогда почему она не приходит?

– Вначале она пыталась, но, как и меня, ее не пускали.

Сколько же людей не смогли увидеться со мной? Был ли на самом деле такой список? Чья это идея, Уэса или моей матери? Или, может, за этим стоят мои врачи?

– Почему ей не разрешали навещать меня?

Он грустно улыбается мне.

– Потому что это она привезла тебя сюда.

В тот день, когда меня привезли в Фэйрфакс, я помню, как захлопнула за собой дверцу машины и, заслонив ладонью от света глаза, посмотрела на здание. Я помню, как схватила с автомобильного кресла Эвелин. Помню, как подписывала документы о приеме и думала про себя, что, если другие здесь для того, чтобы лечиться, то я здесь для того, чтобы отдохнуть.

Я не помню, чтобы меня кто-то сопровождал.

Похоже, Синклер хочет мне что-то сказать. Он то открывает рот, то закрывает его снова. Его глаза полны воспоминаний. Есть ли в них я?

– Виктория! Что ты здесь делаешь?

Элис. Звук ее голоса подобен скрежету гвоздя по классной доске. Как долго я здесь сижу? Когда она подходит, я вскакиваю со стула. Она смотрит на нас двоих и, наконец, фокусирует взгляд на мне.

– Я велела тебе подождать в твоей комнате. – Не дождавшись ответа, она сурово смотрит на Синклера. – Мистер Монтгомери, вам нельзя здесь находиться. Кто вас впустил?

Синклер встает и, словно башня, возвышается над Элис. Уголок моих губ подергивается, но я борюсь с улыбкой. Приятно наконец-то увидеть, как кто-то стоит лицом к лицу с этой женщиной и не робеет под ее хмурым взглядом.

Он указывает на медсестру за стойкой регистратуры. Та, похоже, готова дать стрекача.

– Она.

– Вообще-то, вам нельзя здесь находиться. Вы должны уйти.

Еще нет. Нет, не сейчас. Впервые за долгое время я чувствую, что кто-то на моей стороне. Я не готова отпустить это чувство.

Эвелин начинает хныкать. Я делаю шаг к Синклеру, но Элис встает между нами. Я спокойный, терпеливый человек, но в этот момент я хочу отпихнуть ее в сторону. Пусть ощутит в себе тот же страх, который она мстительно вселяет в меня каждый день.

Синклер протягивает руку. Его большая ладонь мягко касается моего плеча. Всего на секунду, потому что он тотчас отдергивает ее, но его пальцы все же коснулись моей руки.

– Я скоро вернусь. – Прежде чем повернуться и уйти, он смотрит мне в глаза и тихо говорит: – Если ты никогда не вспомнишь о нас двоих, ничего страшного. Зато я буду помнить всегда.

Сказав это, он уходит.

Элис ведет меня к стойке регистратуры. Она разговаривает с новой медсестрой, явно выговаривая ей за то, что та впустила Синклера. Я пользуюсь моментом, чтобы взглянуть на список посетителей. Его почерк неразборчив, но я отчетливо вижу буквы С и M. Я перехожу к вчерашнему списку и позавчерашнему. Я продолжаю изучать списки, до начала месяца. Его имя есть на каждом листе.

Синклер Монтгомери не солгал.

Сегодня у Риган нет вспышки гнева. И никто не ждет меня в комнате отдыха.

Все утро и весь день я до самой последней секунды надеялась, что что-то случится. Но, стоя перед дверью доктора Кэллоуэй, я знаю: мне лучше не оттягивать встречу с ней ни на секунду. Мне не терпится поскорее закончить этот сеанс.

Набрав полную грудь воздуха, я громко стучу в ее дверь.

– Войдите, – громко произносит она.

Я открываю дверь и вхожу в ее кабинет.

У меня нет ненависти к доктору Кэллоуэй. На самом деле она не так уж и плоха. Но я никогда не делилась с ней моим туманным прошлым. И дело не в ней лично. Просто я не доверяю никому из здешних врачей. Они взламывают ваши чувства, и ожидается, что правда выйдет наружу.

Сумасшедший ты или нет, это сложно для любого.

Я не помню, как долго я посещаю ее. Может, несколько месяцев? За это время доктор Кэллоуэй ни разу не пыталась силой вытянуть из меня информацию. В отличие от других врачей, которые до тошноты задают одни те же вопросы. Ваш муж мертв. Расскажите нам, что вы знаете.

Но у всех разные подходы. Некоторые просто мастера разыгрывать меня – сочувственно кивают головой на все, что я говорю, и ведут себя так, будто понимают меня. Мол, да-да. Конечно. Но неизбежно, всегда, всегда наносят последний удар.

В отличие от них она не обращается со мной в лайковых перчатках. В самом начале она задавала общие врачебные вопросы, но спустя какое-то время перестала. Теперь, когда я вижу ее, она непременно спрашивает, как у меня дела. Как поживает Эвелин. Принимаю ли я лекарства. А потом, когда мне больше нечего добавить, она переходит к более легким темам. У нас с ней на самом деле очень хорошие беседы. Как у нормальных людей.

Я знаю, что она была замужем, но теперь в разводе. С первым мужем у нее не сложилось. Уже три года она живет с мужчиной по имени Том. Новое замужество не входит в ее планы. Никаких детей. Она не чувствует себя человеком, пока утром не выпьет чашку кофе. Она ненавидит готовить и часто заказывает еду.

Ей сорок один год, и она любит свою работу.

Ее открытость непривычна. Здесь, в Фэйрфаксе, она исключение. Иногда мы молчим, и это молчание не угнетает и не успокаивает. Это просто… молчание.

Сегодня утром я убедила себя, что, если я скажу доктору Кэллоуэй, что хочу уйти отсюда, все будет хорошо. Теперь же я ужасно нервничаю. Мне боязно озвучивать мои мысли. Вдруг я услышу отказ?