— Прокли… наю тебя, христианин, — сипел он на каком-то грубом французском диалекте. — Будь ты… проклят. Сойдешь ты… во ад!

Лицо Томаса находилось сейчас в двух вершках от лица корсара. Он видел каждую его черточку: капельки пота на лбу, мучительное желание жить. Поверженный дышал теперь сипло, с надрывом; глаза вылезли из орбит. Вот в горле у него что-то тихо хрустнуло. Он весь пошел судорогами, глаза туманно закатились; в беззвучном напряжении что-то ворожили пересохшие губы. Чувствовалось, что силы его покидают, но Томас все равно не ослаблял хватки. Наконец голова у корсара опала набок, руки соскользнули с древка, а слепой, угаснувший взгляд уставился в розоватое небо, словно дразня его высунутым из посиневших губ языком.

Томас скатился с трупа, выставив копье на случай, если накинется кто-то еще, но вокруг по соседству валялись лишь бездыханные да вяло шевелились раненые. Схватка за корабль близилась к концу. Стокли со товарищи доканчивали свое дело на передней палубе, в то время как ла Валетт с отрядом солдат уже захватывал корму галиота. Капитан корсаров с горсткой людей были фактически прижаты к заднему борту, где яростно рубились с наседающими христианами в доспехах. На глазах у Томаса ла Валетт вскинул меч и рубанул им по наклонной. Сложения этот закаленный в боях ветеран был могучего, так что попытка пиратского капитана парировать удар ни к чему не привела. Не смягчил его и тюрбан: острейшая сталь рассекла череп до самых скул.

Увидев, что их предводитель сражен, остальные корсары побросали оружие и пали на колени в знак покорности. Их достаточно быстро посекли и покололи мечи и копья разошедшихся христиан, и в схватке, таким образом, была поставлена точка. Ла Валетт, выдернув из убитого меч, отер его острие о халат корсара и сунул в ножны, после чего обернулся и деловито оглядел общую картину резни на галиоте. Завидев Томаса, он окликнул:

— Сэр Томас! Ко мне.

Тот, переступая и обходя простертые на палубе и наваленные грудами тела, заторопился к корме. У подножия ведущих туда ступенек он остановился и снизу вверх посмотрел на своего капитана. На гребешке его испанского шлема-мориона[17]красовалась глубокая вмятина, а так ла Валетт был цел и невредим, и взор его был полон всегдашнего сосредоточенного спокойствия.

— Остаешься здесь за старшего, — сказал он Томасу.

— За старшего? Слушаю, сир.

— Я же возвращаюсь на «Лань» и иду вдогонку за галеоном.

Он указал на отдаленные паруса большого торгового судна, которые мало-помалу начинали наполняться рассветным бризом, а потому галеон был уже близок к выходу из бухты. Если судну удастся удалиться в открытое море, где выше волна и крепче ветер, то оно и впрямь сможет оторваться от галеры.

— С тобой я оставляю сэра Оливера и два десятка человек, — продолжал ла Валетт. — Пройдитесь с ними и освободите всех христиан, что окажутся среди гребцов. Но смотрите, отнеситесь к этому тщательно: не хватало еще, чтобы свободу наряду с ними получил еще и кто-нибудь из нехристей, прикинувшись единоверцем.

— Отнесемся к этому строго, сир.

— Хорошо. На их место пристегнуть пленных, пускай гребут. Затем дать судну необходимый ремонт, очистить галиот от трупов и держать курс на Мальту.

— На Мальту?

Томас нахмурился. Сезон морской охоты еще в самом разгаре, так что возвращаться в цитадель Ордена вроде как рановато. Но капитан принял решение, и оспаривать его никто не вправе. А потому Томас, приосанившись, коротко кивнул:

— Как прикажете, сир.

— Быть по сему. — Ла Валетт окинул подчиненного суровым взглядом, а затем заговорил голосом глуховато-степенным, предназначенным сугубо для молодого рыцаря: — Томас, мы потопили один галиот, вон тот, и захватили этот. А теперь я рассчитываю нагнать еще и галеон. Свою добычу мы должны переправить для хранения на Мальту, а заодно, прежде чем продолжить поход, пополнить также запас воды и провианта у себя на «Быстрой лани». К полудню в нашем распоряжении окажется целых три судна, а людей, чтобы управлять ими, всего ничего. Мы не можем идти на риск дальнейших боевых действий, пока не отдадим свою добычу на хранение Ордену. Ты это понимаешь?

— Понимаю, сир, — сдержанно ответил Томас.

— Нас осталось не так чтобы много, и это еще мягко сказано. Кое-кто в Европе полагает, что наш Орден в борьбе с османским владычеством шествует чуть ли не впереди Святой церкви. Но на самом-то деле все наоборот. Мы не впереди идущие, а замыкающие. Не забывай об этом никогда. Каждый человек, которого мы теряем, приближает на шаг победу врага. — Ла Валетт посмотрел на Томаса глубоким взглядом. — Придет время, и ты, если доживешь, сам получишь в распоряжение галеру и будешь отвечать за жизни людей, вверенных под твое начало. А такая ноша, надо сказать, не каждому по плечу.

— Я сознаю это, сир, — тихо кивнул Томас.

— Вот и посмотрим насколько. — Ла Валетт, отступив на шаг, оглянулся на стоящих на палубе. — Сержант Мендоса! — позвал он.

— Слушаю, сир? — подоспела приземистая коренастая фигура.

— Остаешься со своими людьми здесь, под началом сэра Томаса. Все остальные обратно на «Лань», сию же минуту.

Отряд проследовал за капитаном вдоль палубы туда, где борта обоих судов скрепляли абордажные крючья, и через фальшборт перебрался к себе на галеру. Как только с палубы корсарского галиота сошел последний солдат, Томас отдал приказ, выцепив крюкам когти, аккуратно перебросить их обратно на палубу «Лани». Меж двумя судами образовался зазор, а когда ла Валетт скомандовал «весла на воду», галера оттабанилась настолько, что смогла повернуться носом в направлении уходящего галеона. Вот весла, окунувшись в воду, ровным, постепенно нарастающим ритмом послали стройную «Лань» вдогонку за добычей. Томас некоторое время смотрел галере вслед, затем пошел распоряжаться своей временной командой.

Перво-наперво предстояло разобраться с теми, кто сидел в цепях под палубой. Томас повернулся к сержанту:

— Ты и еще двое, пойдемте со мной. Остальным избавиться от трупов. Позаботьтесь, чтобы наши были отнесены в сторону для достойного погребения.

Вдвоем с Мендосой они подошли к решетке над входом в главный трюм. Снизу из-под нее доносилось невнятное бормотание вкупе с испуганными причитаниями, которые с их приближением разом смолкли. Решетка была на засове, и Томас, опустившийся на колени, чтобы его отодвинуть, мимоходом отметил предусмотрительность корсаров, которые, пристегнув гребцов к скамьям, затем на всякий случай еще и заперли их в трюме.

— Помоги-ка мне с решеткой.

Вдвоем с Мендосой они приподняли ее и отложили рядом. Томас заглянул через край и невольно поморщился от гнусной вони, тепло пахну́вшей снизу. Во чреве трюма угадывалось движение, слышалось позвякивание цепей от шевеления рук и ног. Затем в бледном потоке струящегося сверху света стали видны лица — изможденные, с сальными колтунами волос и всклокоченными бородами; по большей части белые, хотя попадались и посмуглее, что, впрочем, сложно было разобрать из-за общей чумазости. Вниз вела лестница, которая упиралась в узкий настил-куршею[18]меж двух рядов скамей вдоль каждого борта. Спустившись по ней, ближе к корме Томас различил фигуру с плеткой, а рядом — прикованного возле барабана отбивателя такта. Воин со своими сопровождающими, наклонившись, двинулся туда под поблескивающими с обеих сторон пристальными взорами.