или изменение картины мира, его явно недостаточно. Тут уж приходится обращаться к сознанию и познанию. Философ Бэкон считал, что знание является властью, а стремление к нему – по сути, означает жажду власти. Британскому банкиру Натану Ротшильду принадлежит афоризм: «Кто владеет информацией, владеет миром». И сейчас, в современности, можно видеть, как недостаточная или наоборот избыточная или неправдивая информация о чем-либо толкает не только людей, но и целые общности к действиям, существенно меняющим, а, как правило, и ухудшающим текущее положение вещей. Вспомним, например, сообщения о наличии у Саддама Хуссейна оружия массового поражения, которая послужила легитимации вторжения США в Ирак. И хотя впоследствии эта информация не подтвердилась страны оказались втянуты в многолетнюю кровопролитную войну.

Возвращаясь к языку и его функциям, следует отметить, что в XVIII веке, с подачи французского химика Антуана Лавуазье начинает изучаться и аналитическая функция языка. «Аналитический метод – это язык; язык – это аналитический метод; аналитический метод и язык – синонимы», – утверждал он. «Границы моего языка означают границы моего мира», – заявил в своем «Логико-философском трактате» австрийский философ Людвиг Витгенштейн, показывая тем самым, что мир и язык являются отображением друг друга. По его мнению, язык является буквальным образом реальности, но не одного возможного мира, а всех возможных миров. Реальность воспринимается и передается языком, который «пересоздает» ее внутри себя и тем самым творит образ мира и конкретной культуры, можно сказать, язык конструирует реальность, проецирует эту реальность в социум. Где значения слов – это образы, возникающие в результате ассоциативной связи со словами. Язык является не только объектом исследований, но и инструментом: для воспроизведения мыслей, он сам формирует мысли человека, говорящего на этом языке, помогает познать мир, изменить себя и управлять другими. Люди, говорящие на разных языках, по-разному смотрят на мир и на окружающие их явления и действительность. Язык существует в неразрывном единстве с миром/культурой народов, говорящих на этих языках, он является зеркалом культуры, в котором отражается не только реальный окружающий человека мир, но и мировидение народа, его обычаи и традиции, мораль, система ценностей, бытовая культура, национальные особенности, повседневное поведение, привычки и связанные с ними мимические и пантомимические коды, используемые носителями данного языка.

Именно поэтому манипуляция общественным сознанием часто связан с созданием нового, искусственного, языка, нового понятийного аппарата. Опираясь на синонимические ряды, смещения смыслов, просто создавая новые слова, можно изменить и реальность человека, и его отношение к ней. Когда вместо силы главным средством управления массами становится манипуляция сознанием, государству понадобилась свобода слова (т.е. слово, очищенное от всех глубинных смыслов, превращенное в безличный инструмент).

Современный «правильный» язык устроен очень прихотливо. Он сочетает в себе множество «подъязыков» – жаргонов, сленгов, дискурсов, корпоративных языков. С одной стороны, это позволяет манипулировать, заменяя одни слова другими, вызывающими у человека нужную коннотацию; с другой – подкрепляя авторитет сказанного, например, научным или высококультурным дискурсом; с третьей – знание специфических языков и форм словоупотребления служит маркером для опознавания «свой/чужой».

Специалисты по тоталитарным сектам отмечают, что почти в каждой из них существует собственный, специально изобретенный и довольно непростой язык, в котором многие слова и термины несут вовсе не ту смысловую или эмоциональную нагрузку, которая заложена в них языком и культурой изначально. Адепты тоталитарных сект с удовольствием и при любой возможности используют эти слова в общении друг с другом и с окружающими. Интересно, что в мягкой форме эта технология используется и в бизнес-корпорациях как один из инструментов тимбилдинга: молодым сотрудникам важно ощущать себя причастными к большой структуре, команде и они готовы употреблять внутренний сленг к месту и не к месту, другое дело, что по мере упрочения своего положения на работе и роста профессиональных навыков, понимания себя как специалиста, они перестают сильно увлекаться субкультурой компании и начинают разговаривать нормально. И тем отличаются от неофитов и адептов сект, чьи язык и манеру общения религиовед Александр Дворкин называет «эффектом магнитофона». «Человек совершенно не воспринимает того, что вы говорите, и только отдельные ваши слова играют роль пальца, нажимающего на кнопку. Человек выхватывает какое-то одно слово, кнопка срабатывает, и он выдает соответствующий текст. То, что вы говорите дальше, проходит мимо его сознания, хотя вы и говорите с ним по-русски – на его родном языке. Он не может уже воспринимать вашей речи», – пишет Дворкин7.

Вытеснение привычных слов новыми, зачастую имеющими иностранное происхождение, процесс, продолжающийся в нашей стране уже не первое десятилетие. Тут уместно вспомнить и попытки «переделать» язык под новую реальность, которые предпринимались еще в 1920-е годы. Университеты и институты, например, превратились в безликие «вузы», мужья и жены – в «товарищей», сиротство в «беспризорничество» и т.д. Эти, казалось бы, малозначащие синонимические замены, на самом деле отражают тектонические сдвиги в сознании граждан и восприятии ими тех или иных социальных институтов и явлений.

В конце 1980 – начале 1990-х это процесс набрал новые обороты. Вместе с экспансией в Россию иностранного капитала и иностранных принципов делопроизводства деловое общение практически полностью англизировалось, иногда доходя до забавных вариантов вроде «менеджера по клинингу», заменившего «уборщицу», но чаще – размывая понятия и преобразуя привычное понимание трудовых систем и отношений.

Да и вообще замены привычных слов и понятий новыми приводят к изменению в обществе отношения ко многим вещам. Меняя негативное «сожительство» на «гражданский брак»8, «наемного убийцу» на «киллера», «уголовного авторитета» на «авторитетного предпринимателя», проститутку на «сотрудницу сферы секс-услуг» и т.д., СМИ как бы легитимизируют эти понятия в глазах общества, меняют смысл и отношение.

В то же время существует и тенденция придавать тем или иным учреждениям солидности с помощью «переназывания». В начале 1990-е ПТУ массово переименовывались в колледжи и лицеи, заштатные вузы в университеты. Разнообразные мелкие конторы в «центры», а гастрономы и булочные в супер- и минимаркеты.

В соцсетях постоянно появляются мемы, демонстрирующие фрагменты современной деловой переписки, в которых из-за количества вульгарных англицизмов не понять ни слова. Но заметно, что участники этих переписок чувствуют себя причастными великим тайнам.

Так или иначе все неологизмы, заимствованные слова и понятия являются частью манипулятивной семантики.

Еще в середине ХХ века американский социолог Гарольд Лассуэлл обратил внимание на важность слова в пропаганде и манипуляции сознанием и стал проводить семантический анализ пропагандистских текстов. Он разработал специальный метод, позволявший изучать «ключевые лозунги, призывы, доктрины под углом того, как их понимают люди». Исследователю удалось понять систему подбора слов, которые помогают при создании политических мифов.

Системы замены привычных слов и понятий новыми характерны для создания и утверждения идеологии нового