В ширину, говорю, а не в ширинку. Ухом надо слушать, а не брюхом.

Короче, осенью сорок третьего Яшку представили к Звезде Героя. Но получить не успел. Обмывал награду с друзьями и по пьянке угнал машину у командира дивизии, а тому, по закону подлости, приспичило куда-то ехать. Дело повернули так, будто из-за несчастной машины сорвалась важная операция, – нашли стрелочника. И заступиться никто не посмел, и награды не помогли, цыганское счастье долгим не бывает. Трибунал, приговор к высшей мере, сразу же замененной на штрафбат. Пока в разведке рисковал – ни ранения, ни контузии, а там в первом же бою… Наповал. Батя мой уверен, что его какой-нибудь придурок из заградительного отряда застрелил.

А Иван, между прочим, вернулся с войны тоже при «иконостасе». Награды, правда, не ахти какие звонкие, но ведь не разведчик же, а самый обыкновенный снабженец. Не каждому на таком фронте отличиться дано. А он смог.

Дело в том, что кроме всяческого фуража и боеприпасов приловчился он поставлять на передовую веселых девиц для среднего комсостава.

Где он их находил, спрашиваете?

Да везде. Там, где есть земля и воздух, всюду произрастают и веселые женщины. Главное, разглядеть и уговорить. А уговаривать он умел, ласковый был, даже без выпивки в душу влезал.

Комсостав его, разумеется, ценил, только народец там неблагодарный, привыкший подарки как должное принимать. Но однажды Иван осчастливил кралей зачуханного писарчука, лысенького и с родимым пятном вполщеки. Не ради корысти, просто пожалел бедолагу. А жалость – не жадность, этот ключ самые тяжелые засовы на самых неожиданных воротах открывает. И писарчук, когда в очередной раз переписывал наградной список, внес в него Ивана. Сначала на медальку. Начальство, не вчитываясь, подмахнуло. Через некоторое время операция повторилась. Потом еще…

После войны менять свою армейскую специальность Ивану не захотелось. Работы в России много, но хорошей всегда не хватает, особенно в Москве. Пришлось трясти наградами, полученными за ратные подвиги. Яшку награды погубили, а Ивана выручили – взяли его начальником снабжения в солидный трест. Самым молодым начальником стал. Был бы с дипломом, взлетел бы и выше. Но с грамотешкой не ладилось, не лезли науки в его хитроумную голову.

Клим другое дело, тот после войны добил свой институт и прямым ходом – в научно-исследовательский, диссертацию писать. Да нелегкое, видать, это занятие. Три года писал и столько же переписывал. Неизвестно, когда бы эти писания закончились, если бы не встретил случайно незаконнорожденного брата, которого перед войной на порог не пустил. Кто старое помянет, сами знаете что бывает, тот в камбалу превращается. Врагов народа к тому времени тоже простили и тоже призывали старое не поминать. Что было, того не вернуть. Горячий Яшка наверняка бы довел старый разговор до точки, а Иван – мужик обходительный. Выпили по такому случаю. Клим рассказал о своих бедах, а Иван – о победах. У него к тому времени и впрямь была настоящая «Победа» стального цвета: купил списанную после аварии, а потом сделал ее новой. Выслушал Иван жалобы невезучего брата и попросил познакомить с его учеными начальниками. И закрутилось дело. И расклинилось там, где раньше клинило. Умел Иван разговаривать со средним комсоставом, знал, с какой стороны подойти, а военный или ученый – для него разницы никакой.

По возрасту они мне в отцы годятся, а вообще-то приходятся двоюродными братьями. Каких только ветвей не растет на петуховском родословном древе. Я с ними не знаком, редко в Москве бываю, а батя знал их еще пацанами, правда, Клим ему уже тогда не нравился, слишком капризничал, а к Ивану и после войны заезжал, с тем попроще, хоть и полы в коврах, и горка, полная хрусталя. Иван даже к нам обещал наведаться, да так и не собрался. И с какой, собственно, стати гнать легковую машину из Москвы в поселок, где на дорогах грязища по колено.

Как ни крути, а столичные родственники – они всегда дальние.

Первый раз – в первый класс. Тогда еще без цветов приводили, потому что черемуха в лесах давно отцвела, а в огородах сажали только съедобные растения. Георгины в палисадниках появились года через три. Но образование было всеобщим и обязательным. Не сказать, что я сопротивлялся этому, но большим желанием отправиться в школу не горел. Вроде и любознательным рос, но дурной характер уводил мое любопытство почему-то всегда мимо школьных и прочих программ обучения. А в школу не хотелось просто из чувства товарищества. Дружок мой, Юрка, родился седьмого ноября. Двух месяцев не хватило. Он до тысячи умел считать. Отец ходил к директору школы, упрашивал принять, и все равно не взяли. Уперлись в букву закона.

Пришлось идти без друга. Первый день еле отсидел. Скукотища. Представляете, целые сорок пять минут на одном месте: ни встать, ни пробежаться, сиди и слушай всякую чепуху. Не по мне такое времяпровождение. Во второй день уроки еще длиннее показались. А в школу идти как раз мимо Юркиного дома. И я на третий день возьми да и сверни к нему. Не скажу, что заранее придумал, как-то само собой получилось. Родители ушли на работу. Он спокойненько досыпает. Бужу. Глаза вытаращил, не поймет, то ли утро, то ли вечер. Сначала испугался, потом обрадовался.

Сели играть в подкидного дурака. Способности к картам у меня наследственные, в семь лет я уже взрослых обыгрывал. Сидим возле окошка и поглядываем, когда соседка моя, учительница, курочек домашних кормить побежит. Как только Александра Васильевна мимо окна промелькнула, я портфель в руки и домой. Мать ни о чем не догадывается. Уставшему от занятий лишнюю ложку сахара в кашу кладет. Ей кто-то сказал, что сахар учебе помогает. А кашу не только масло не портит.

На другой день – снова к Юрке. Опять карты мусолим. Играем на щелбаны. У него на лбу шишка намечается, а у меня средний палец от битья заболел. Поднаскучило занятие. Хочется разнообразия. Но на улицу нельзя, заметить могут – поймают, в школу отведут. Я вспомнил про наш стог, он за дорогой стоял, рядом с огородами. Хороший стожок, особенный. Поселок-то на болоте строили, вода рядом, поэтому сено ставили на помостах. Вкапывали столбы, застилали жердями и хворостом, а на них вершили стог. Батя постарался приподнять или, наоборот, поленился глубокие ямы под столбы рыть, и у нас между землею и настилом не только лежа спрятаться, но и сидеть было можно. Я это место еще летом облюбовал, мы с Юркой частенько там играли. Вот и решили навестить любимое логово, а заодно и огурцов посолить. Добра этого дома и у него и у меня полные бочки стояли, но интересно же самим попробовать.

Утром я исправно прошагал пятьдесят метров по направлению к школе, потом перебежал дорогу и, крадучись, как разведчик в тылу врага, добрался до стога. Спрятался и жду. Юрки нет. Слышу, ворона на стогу каркнула. Чего прилетела, чего разоралась? Мне уже начинает казаться, что друга в плен взяли и допрашивают. Знаю, что не выдаст, но на душе все равно тревожно. Наконец-то появился. Проспал, как всегда. Но глиняную баклажку для засолки принес, не подвел. Где брать огурцы, головы не ломали. Чужой огород рядом. Днем, когда все на работе, бояться некого, заходи и собирай. Но идти – это слишком просто. Настоящие разведчики должны передвигаться только ползком. Ползать по мокрой траве не очень приятно. Геометриям нас еще не учили, но то, что кратчайшее расстояние между точками – прямая, мы уже знали. Однако еще не догадывались, что даже зверь не охотится рядом со своим логовом. Подползли к ближайшему огороду, раздвинули плетень и залегли в борозде между грядками. О том, что огурцы в сентябре уже отходят, мы даже не подумали. Кое-как насобирали корявых кособоких уродцев и очень обрадовались, когда попался здоровенный желтый огурец. И про укроп не забыли, с понятием действовали, даже корешок хрена выковыряли. С хреном долго возились, я палец поранил, но не сдался. Если уж взялись солить, значит, надо все делать по-взрослому.