Близнецы придут в восторг и сами решат отправиться в храм, чтобы попытать удачу. Их, конечно, не пустят, ведь без сопровождения взрослых дети не допускаются к грозному богу, а значит, непременно поймают и приведут ко мне с очередным требованием угомонить мальчишек, пока те не оказались в темнице.

Наша семья с самого начала была словно бельмо в глазу здешних жителей. Чужие, пришлые, проклятые. Никто даже не думал скрывать злорадства, наблюдая за нашими поначалу неловкими попытками наладить быт и выжить. Как же, великий род де Вальт, с грохотом свалившийся с пьедестала величия.

Грегори в произошедшем увидит знак свыше и снова начнет говорить о прошлом и желании все вернуть. Семнадцать лет — сложный возраст, уже не мальчик, но еще и не мужчина.А бабушка расстроится. Она перестала верить в бога и удачу, считая, что светлые дни для семьи де Вальт закончились восемь лет назад. В тот самый момент, когда отец… совершил ошибку.

Поэтому я собиралась для начала самой во всем разобраться.

Кольцо действительно раньше принадлежало папе. Мне казалось, что родовой перстень изъяли вместе с остальным имуществом. А может, так оно и было. Конфисковали и спрятали, а теперь могут хватиться и начать поиски вора. И тогда законники вряд ли поверят в историю с даром Пятиликого. Все знали, как скуп наш бог, куда чаще благ раздающий наказания.

Выбросить? Нет, такой выход меня не устраивал. Я просто не могла так поступить с кольцом, которое носил папа. С предметом из прошлой жизни, когда мы все были счастливы. Да и Пятиликий не простит такого самоуправства. С его дарами так не поступают.

И я решила подождать.

— Я вернулась! — крикнула с порога, плотно закрывая за собой скрипучую дверь.

— Ты рано, — обеспокоенно произнесла бабушка, шагнув от плиты и вытирая руки о полотенце. — Что-то случилось?

— Нет, все хорошо. Госпожа Жилье отменила урок, у нее сегодня гости. Но она выплатила месячное жалование.

— Неужели?

— Да.

Переобувшись в домашние тапочки, я подошла ближе и продемонстрировала авоську, где лежал аккуратно завернутый в шелестящую бумагу кусок индейки.

— Отдала долг господину Ульриху и вот купила немного индейки. Из костей можно сварить бульон, а мясо смешать с луком и картошкой и потушить.

— Хорошо. Мальчики уже соскучились по мясу. Если кусок большой курицы можно назвать мясом, — заметила бабушка, осторожно присаживаясь на стул. И тут же скривившись от боли, неловко коснулась колена.

Положив авоську на стол, я села перед ней на корточки и обеспокоенно заглянула в лицо.

— Позволишь?

— Нечего там смотреть, — отмахнулась бабушка, пряча глаза.

— Но я все же посмотрю.

Я осторожно начала поднимать край юбки. Моментально в него вцепившись, ба возмущенно цыкнула:

— Ты что задумала?

— Хочу осмотреть твое колено.

— Вот еще! Я же сказала, смотреть там нечего. Наступила неудачно, вот и все, — проворчала она, неловко пытаясь подняться. — Скоро пройдет.

Подтянув к себе трость, бабушка оперлась на нее и тяжело вздохнула от боли.

— Ба, ты же помнишь, что мне обещала? — прищурилась я, продолжая сидеть на корточках и наблюдать за ее мучениями.

— Я все помню. Не совсем еще из ума выжила. Это просто весна. Ты же знаешь, что в это время года колено всегда болит чаще обычного.

— И опухает.

— Не сильно, — быстро возразила она.

Бабушка ответила чересчур поспешно, и это значило, что сильно и поэтому боль лишь делается острее. Ее все сложнее скрывать.

— А мазь?

— Да мажу я, — отмахнулась бабушка. Громко стуча тростью по полу, она тяжело приблизилась к столу. — Что от нее толку. Только запах такой, что мутить начинает.

— Получается, мазь уже не помогает, — подытожила я, поднимаясь.

— Шеридан, прекрати разговаривать со мной в подобном тоне. Я твоя бабушка, в конце концов! — возмутилась леди Амелия Фэррид.

Грозная, могущественная, с царственной осанкой и гордым профилем, когда-то она одним взглядом внушала ужас окружающим. Вот только эти времена давно прошли.

— Позволь помочь тебе, — мягко, но настойчиво произнесла я. — Ты же знаешь… я могу.

— Зачем? Чтобы это проклятое клеймо выжгло тебе руку до самой кости? Мне ведь известно, какую боль ты испытываешь каждый день, когда вновь и вновь уродуешь себя, опасаясь мужского интереса. И это обычный морок. Лечение — это другая сила и боль будет совершенно иная. Я не могу позволить тебе так страдать.

— Я справлюсь.

— Нет, — отрезала она, отворачиваясь.

Понаблюдав за бабушкой некоторое время, я тихо предложила:

— Тогда обратись за помощью. Граф Фэррид примет тебя.

Она вздрогнула и резко обернулась.

— Шеридан!

Этот разговор в последние полгода повторялся все чаще.

— Ба, это мы здесь в изгнании. Мы, а не ты. Ты в любой момент можешь уйти. Никто не посмеет тебя остановить. А дядя… граф не откажет в помощи.

— Да, я могу уйти, когда пожелаю. Однако я не желаю. И прекратим этот разговор. Решила избавиться от старушки? Не нужна стала, да?

Она обиженно поджала губы, а в светло-карих глазах светилась решимость отстаивать свое присутствие до конца. Даже ценой собственной жизни. Тем была закрыта. До следующего раза.

— Ну что за глупости! — Я поцеловала ее в щеку. — Просто беспокоюсь о твоем здоровье.

— Та жизнь для меня закрыта, дорогая. Остин, возможно, примет непутевую мать, но я не стану просить. Вы — моя семья, Шерри, и я вас не брошу.

— Ох, бабушка, теперь я понимаю, в кого мальчишки такие упрямые, — тихо рассмеялась я, обнимая ее.

— Твой покойный дед тоже называл меня упрямой, — неожиданно призналась она. — Ты очень похожа на него.

— А мне казалось, что я больше похожа на отца.

— Не внешне, характером. И дар его к тебе перешел. Жаль развить не позволили.

— Ничего, справимся. А мальчишки где? — поинтересовалась я, подходя к плите.

— Близнецы наверху, а Грегори снова ушел.

— Куда? — обернулась я.

— Мне он не докладывает. Взрослым себя считает.

— Ба?

Я по глазам видела: она что-то знает, но по какой-то причине не хочет мне рассказывать.

— Ходят слухи, что его видели у старой Северной башни, — нехотя ответила бабушка.

Я до такой степени сжала зубы, что они заскрипели.

— И давно он там… бродит? — сухо осведомилась я, решительно направляясь к двери.