Фортуна наступила мне ногу. С любовью.

– А что там? – зацепило Альберта.

– История гастрономии.

– А при чем здесь клубника?

«Ничего ты не понимаешь в клубничке, Альберт. Рано тебе на оперу».

– Когда-то из такой вот клубнички вырос целый универсам, – откусил я от ягоды.

Первый бизнес крепостного в мире. Занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Шучу. Но красивая легенда всегда притягивает как шоколад. Вся история елисеевского рода всегда начинается именно с этой семейной легенды, по сюжету которой первый «маркетинговый ход» простого крепостного садовника вылился в большой первый успех будущего купца.

Как обычно в XIX веке без графа Шереметьева не обошлось. Представьте себе: зима, Рождество, а местный садовник подает ему на стол, что вы думаете? Правильно, клубнику, – проглотил я на одном дыхании еще одну ягоду.

«Проси что хочешь?» – был очарован таким подарком граф. Так получил садовник вольную.

– Вместе с женой, – добавила Фортуна, которая уже не первый раз слышала эту историю.

– Ты права, дорогая, с женой какая вольная? Долго гулять не дали. Сначала они вдвоем торговали на Невском апельсинами, на вырученные деньги выкупили из рабства родного брата. Ну, а потом пошло поехало: первый магазин, второй, пятый. На Невском гастроном уже дети строили. Кроме гастронома в нем были размещены ресторан и театр.

Здание построено в купеческом модерне, – перевел я интонацию и голос на канцелярский гидовский. – Так же как и Дом Зингера.

– Мы там были, – закивал в знак понимания Альберт. – Белле книгу искали по работе.

– Нашли?

– Нет.

– Наверное, купили в итоге календарь с видами Питера.

Альберт и Белла переглянулись.

– Откуда вы знаете?

– Это легко. Я же провидец. Вам разве тетя не рассказывала?

– Экстрасенс?

– В некотором роде.

– В каком? – заинтересовалась Белла.

Фортуна смотрела на Беллу: «Какая она юная. В глазах еще ни одной тоски».

– В основном в женском, – рассмеялся, спрятав от нее глаза. – В коридоре из вашего пакета торчал наступающий год.

– Чувство долга, – пригубила чашку с чаем Белла.

– Перед будущим?

– Перед Питером. Будем смотреть и вспоминать.

– Вместо телевизора, – продолжал веселиться Макс. – Вы же счастливые люди, разве у таковых может быть долго, чувство долго, – намеренно изменил я окончание. Белла заметила и улыбнулась:

– Даже не сомневайтесь, Макс.

Альберт юмора не понял. Хотя его история про гуся была с большим его чувством. Видимо, оно имело в душе Альберта характер мерцающий.

«Хочешь быть счастливым, меняй чувство долга на чувство юмора», – посоветовал я ему про себя.

– Зато нам удалось монетку коту забросить.

– На Малой Садовой?

– Рядом с Елисеевским. Там еще фонтан с шаром.

– Там не только кот, кстати, его зовут Елисей, там еще и кошка Василиса. Памятник Мяукающей дивизии, которая в блокаду спасла город от крыс, – добавила Фортуна.

– Крутили? – спросил Макс.

– Что?

– Шар.

– Конечно.

– А желание загадали?

– А надо было? Мы монетку бросили, – хотела откупиться Белла.

– Не знаю, может, у вас и так все есть. Фонтан считается одним из Питерских мест силы.

– Да? Мы не знали. Но монетку бросили.

– Ну что за штампы. Решили всех купить? – улыбался Макс.

– Мы были уже бессильны, – отшутилась Белла. – Где еще раздают силу в Питере?

– Да много где. На Дворцовой у колонны. Но там сложно, надо три раза обойти столб по часовой стрелке и все время представлять желаемое. Я на втором круге сбивался. Столько соблазнов вокруг. Хорошо вот Фортуну встретил, а то так бы и кружил как часовой.

– Чижик-Пыжик, Атланты у Нового Эрмитажа. Но это вам вряд ли понадобится. Они приносят счастливую семейную жизнь, а вы и так счастливы через край, – продолжал иронизировать Макс.

– В общем, надо прикоснуться к большому пальцу ноги атланта, второго со стороны Марсового поля, – добавила со знанием дела Фортуна.

– Как вы сказали, Фортуна?

– Можно не записывать, этот палец и так блестит как золото. Не все же такие счастливые в браке. Альберт сам мог бы сдавать свой большой палец в качестве талисмана.

– Макс, – снова воспитательно посмотрела на меня жена. Она меня понимала.

– Это же комплимент. Там правда еще балкон нужно сверху держать. А это не так уж и легко. Ладно, не слушайте меня, слушайте Фортуну. Хотя нет, я знаю, куда вам надо, на Поцелуев мост. Уже были?

– И даже целовались.

– Серьезно?

– Безумно.

– А ну-ка повторите, – вдруг пришло мне в голову.

Альберт посмотрел на Беллу словно на невесту в ЗАГСе.

– Горько, – тихо продолжил я.

– Макс, перестань смущать гостей.

– Целоваться – это вкусно. Я пробовала, – завернула в свою очаровательную улыбку эту шутку Белла и подала к столу, заставив Альберта покраснеть, а нас с Фортуной улыбнуться.

– Прямо на мосту?

– Прямо по центру.

– Нет, это не то, вся суть в том, что целоваться надо под мостом.

– В реке?

– Да, берете экскурсию или катер по Мойке и под мост. Тогда вы почувствуете силу.

– А вы уже так делали?

– Ну, конечно! Как только «любовная лодка начинает биться о быт», сразу туда, – включил я Маяковского, и лодку мою понесло в открытое море.

Альберт и Белла, как по команде, уставились на Фортуну. Будто она была среди присяжных и своим словом могла решить чью-то судьбу.

«Да, женщинам доверяют больше. Я и сам доверяю, когда речь идет об интуиции». Макс съел еще одну клубничку.

– По рекам и каналам, – произнесла отрешенно Фортуна.

– Мне лично понравилось по Неве, – вспомнил Альберт.

– А что именно?

– «Кресты», – пришло на ум Альберту.

– Понимаю, грехи, – произнес с нарочитой серьезностью Макс. – Мешают, не дают покоя. «Кресты» тоже своего рода место силы.

– Скорее бессилия, – не согласилась Белла. – Каждый день в течение почти двух лет к стенам «Крестов» приходила поэтесса Анна Ахматова, в надежде получить весточку о муже и сыне.

– Бессилия и насилия, – согласилась Фортуна, будто лично была знакома с порядками тюрьмы, а может быть, даже лично с Ахматовой. Я знал, что у нее к поэтессе было свое лирическое отступление.