Вымыв руки в стоявшей на сундуке оловянной миске, Ален открыл окно и выплеснул воду наружу. Внизу кто-то чертыхнулся. Ален, высунувшись в окошко, вежливо попросил прощения.

— Вам следовало предупредить его, — смеясь, посоветовал ему Иеремия. — Вечно вы витаете в облаках.

Ален натянул длинную полотняную ночную рубашку и проскользнул в кровать, которую в эту ночь вынужден был разделить со своим другом.

— Я думал о бедняжке, — сказал он, задувая свечу и закрывая полог балдахина. Огонь в камине угасал, и стало заметно холоднее. — Какие ужасы ей выпало пережить. Своими глазами видеть, как убивают мать! Ужас!

— Мне кажется, она догадывается, кто преступник, — задумчиво проговорил Иеремия. — Хочется надеяться, что она найдет в себе силы признаться нам в этом. Нельзя ведь исключать, что ей по-прежнему грозит опасность.

— Тогда, вероятно, нам следовало бы опросить и ее родственников, — предложил Ален.

— Нам?

— Почему бы и нет? Но завтра я ее одну домой не отпущу. А когда приведу, вытрясу из них все, что требуется.

— Как знаете, — согласился Иеремия, позевывая. — Так что завтра, если вы не против, мы вместе отправимся к Лэкстонам.

Ален с удовольствием свернулся калачиком под теплым одеялом и закрыл глаза. Кровать с балдахином по длине как раз подходила для Иеремии, который был на пару дюймов ниже своего друга, и все же стоило Алену вытянуть ноги, как ступни оказывались над краями матраса. Так что пришлось спать, подогнув ноги. Неудобно, но что поделаешь — лучше уж так, чем морозить их.

Рано утром их разбудил громкий крик.

— Что произошло… что? — пролепетал Ален, протирая глаза.

— Крик доносился из вашей комнаты, — сказал Иеремия. — Малышку, наверное, мучат кошмары.

Ален откинул одеяло и стал натягивать бриджи.

— Я должен пойти посмотреть, в чем дело.

Еще не надев толком штаны, он скользнул в шлепанцы и по лестнице спустился на второй этаж. Едва Ален открыл дверь в спальню, сердце его замерло. Энн в одной ночной рубашке стояла у распахнутого окна и уже заносила ногу на подоконник.

— Нет-нет, остановитесь! — завопил Ален и подбежал к ней. Схватив девушку за талию, он попытался оттащить ее от окна. Это оказалось не так-то легко, поскольку Энн отчаянно рвалась к окну. Тогда, схватив девушку за плечи, грубо оттащил ее в другой конец спальни. Энн яростно отбивалась от него.

— Оставьте меня! Оставьте меня! — как безумная визжала она.

Размахнувшись, Энн ударила его, а потом принялась царапаться. Ален почувствовал, как щеку обожгла боль — ногти девушки впились в кожу. Только когда ему удалось прижать ее руки к телу, Энн обессилела и прекратила сопротивление.

Между тем в дверях спальни возникли Иеремия, Ник и Молли. Они ошарашенно наблюдали эту странную сцену. Иеремия первым пришел в себя.

— Молли, займись девушкой, — строгим голосом произнес он.

Когда Ален выпустил Энн, та разрыдалась и рухнула на кровать. Служанка ласково погладила ее по спине, пытаясь утешить. Вскоре Энн успокоилась.

Иеремия захлопнул окно.

— Очевидно, мужские руки ее пугают, — сказал он Алену. — Так что давайте уж не будем ее трогать. Пусть Молли останется с ней до утра. Ник, пойди к Мэлори, и если он не спит, скажи ему, что все в порядке. Пусть дальше видит сны.

Иеремия посоветовал Алену сходить вниз и обработать царапины на щеке.

— Оказывается, наша «бедняжка» царапается не хуже дикой кошки, — комментировал иезуит, смазывая царапины мазью. — Молите Бога, чтобы шрамов не осталось.

— Она хотела покончить с собой. Выброситься из окна! — бормотал Ален.

— В предрассветные часы человек наиболее беззащитен перед происками дьявола. Однажды, поверьте, она снова придет в себя.

— Понимаю, ей пришлось пережить такое… Но неужели это основание для того, чтобы наложить на себя руки? Насколько мне помнится, у нее есть еще и брат, и отец.

— Возможно, что-то грызет ее, чего мы пока не знаем, — предположил Иеремия.

— Я готов ей помочь.

— В таком случае желаю удачи. Но она, сдается мне, не из тех, кто раскрывает душу первому встречному. А теперь давайте-ка ляжем и попытаемся еще хоть немного поспать.

Иеремия поднялся затемно и в ночной рубашке застыл на коленях перед висевшим на стене распятием. Он любил молитву и эти утренние часы, пока дом еще спал. Ногам было холодно, но он не обращал внимания. Лишь поднявшись с колен, ощутил боль в затекших мышцах, протестующих против резких движений.

Не разбудив Алена, Иеремия набросил теплый шлафрок и сунул застывшие ноги в овчинные шлепанцы. Так как экономки они не держали, а Молли оставалась с Энн Лэкстон, иезуит взял на себя утренние хлопоты. Перед тем как пойти на кухню, он тихо приоткрыл дверь спальни Алена и заглянул внутрь. Девушка еще спала. Служанка прилегла к ней, чтобы та не замерзла. Услышав скрип двери, она повернула голову.

— Не трудись, Молли, — успокоил он служанку, видя, что та собирается встать. — Я сам растоплю плиту.

Закрыв дверь, Иеремия спустился на первый этаж. Растопив очаг, он наполнил оловянную кружку водой, которую подкачал насосом из подземной емкости, и поставил на решетку над угольями. Вскипятив воду, вернулся наверх, умылся над оловянным умывальником, солью почистил зубы, после чего, прислонив зеркальце к стоявшему на столе подсвечнику, приступил к бритью. Приведя себя в порядок и одевшись, он сходил в спальню и убедился, что Ален до сих пор спит сном праведника. Иеремия довольно бесцеремонно растолкал его, но лекарь, пробормотав что-то невразумительное, перевернулся на другой бок.

— Ален, давайте-ка просыпайтесь! — нетерпеливо велел пастор. — Я принес вам горячей воды. Поднимайтесь, пока она не остыла.

— А что, разве уже пора? — сонно промычал Ален. — Мы ведь только легли.

— Каждое утро одно и то же! — добродушно корил его Иеремия. — Давайте, давайте. Надо еще девушку отвести домой.

Ален вцепился пальцами в подушку, словно желая срастись с ней. Ему всегда приходилось заставлять себя вставать по утрам. Временами это выливалось в настоящую борьбу с самим собой. Но на сей раз на выручку ему пришел Иеремия. Зачерпнув пригоршню воды для умывания, он плеснул ею Алену в физиономию. Вскрикнув, тот тут же вскочил и уселся в постели.

— Да вы самый настоящий рабовладелец! — бранился он, стаскивая с себя ночную рубашку.

— Вы поторопились бы, — улыбнулся в ответ Иеремия. — Пойду приготовлю завтрак.

Завтрак состоял из буженины, хлеба, масла и кувшина подогретого пива. Вскоре появились Ален, ученик Иеремии Николас и еще один ученик, помладше, по имени Кристофер. Все уселись за дубовым столом в кухне.