Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прохаживаюсь по этой сцене, пою о том, что вижу в жерле печи, где люди страдают, смеются, трансформируются. А другие, склонившись над ними, отчаянно сражаются, то побеждая, то проигрывая.
Здесь любовь, гнев, смех, страх, надежда. И в центре – люди. И истории, которые я рассказываю, – это Жизнь.
Воспой, о муза, людей и их истории, человека лежащего и человека, стоящего на ногах! Воспой мадам Рекорд, шестьдесят шесть лет, бокс 6, обратившуюся к нам по поводу раздражения, появившегося в крайне неудачном месте.
– Когда у вас в последний раз был половой контакт?
Я покраснел, она рассмеялась. Слово не воробей, что уж теперь…
– Каждый день на протяжении сорока лет.
По моему виду она заключила, что я ее не понял, и решила немного помочь:
– Последний клиент ушел от меня совсем недавно, в два часа дня.
Тут я, малое неразумное дитя, ляпнул нечто невообразимое:
– Значит, вы как бы проститутка.
Словно можно быть как бы мясником или как бы водопроводчиком.
– Нет-нет, не как бы, а просто шлюха!
Женщины – существа загадочные. Произнося эти слова, она была великолепна и ничуточки не вульгарна. Даже Фанни Ардан – сигарета с мундштуком и красная помада – не так элегантна. Она произнесла “шлюха”, как будто пела “Аве Мария” или читала “Завтра, на рассвете”[10]по-итальянски.
Я побагровел, она ликовала:
– Мне столько лет, никому и в голову не приходит. А между тем, как говорит моя приятельница Клодиа, которая еще старше меня, “если шлюха – старейшая в мире профессия, только представь себе, какова должна быть старая шлюха!”.
Мне ужасно захотелось ее обнять прямо здесь и сейчас, но с учетом того, в каком мире мы живем, такой жест показался бы странным и двусмысленным. Я выписал ей рецепт и надавал всяческих советов относительно заболеваний, передающихся половым путем.
Я, двадцатисемилетний пацан, читал лекцию о ЗППП женщине шестидесяти шести лет, которая могла бы рассказать о них больше и красочнее, чем целая куча венерологов под кайфом. Она царственно удалилась. Как Фанни Ардан – сигарета с мундштуком, карминная помада на губах.
Да, почти как Фанни Ардан.
Около 19 часов,
внизу, бокс 2
Месье Холмс пришел в отделение скорой помощи, потому что ему было больно делать “вот так”.
“Вот так” – это если правой рукой изо всех сил размахивать в разные стороны.
– А когда вы не делаете “вот так”, вам не больно?
– Нет.
– Зачем вы тогда так делаете?
– Я размахиваю рукой и вызываю боль. Знаю, что будет больно, но меня так и тянет…
Поразительная логика: он то и дело размахивает рукой, как другие трогают кончиком языка язвочку во рту.
– Почему вы не обратились к своему лечащему врачу?
– Не хочу беспокоить его, может, это несерьезно.
Конечно, Шерлок, потому что у меня перед носом ты можешь сколько угодно трясти рукой, безнаказанно отнимая драгоценное время.
Снова поразительная логика.
Я с безнадежным видом посмотрел ему прямо в глаза:
– Могу сказать вам вполне определенно: у вас ничего нет!
И в ответ услышал вздох облегчения:
– Вот видите! Я правильно сделал, что не пошел к лечащему врачу. Отнял бы у него время попусту.
Как я хотел бы стать для этого Холмса профессором Мориарти.
Картинка: водопад.
Слово: жестокость.
Я мог бы многое ему сказать, но очень устал. И произнес только: “До свидания, месье”.
19 часов,
внизу, бокс 4
На этой работе настроение меняется сто тысяч раз в день. Это выматывает. Входя в четвертый бокс, я испытывал желание кого-нибудь зверски убить или совершить ритуал жертвоприношения. Однако меня ожидала очаровательная неразлучная пара – дедушка Рама и бабушка Сита.
Он упал, надевая носки. Брижит привела их ко мне, объяснив:
– Это наш интерн, он отнесется к вам очень внимательно, а вы за это расскажете ему свою историю. Она такая красивая, а он обожает красивые истории.
Бабушка заговорила:
– Ну так вот, он надевал тапочки, но они ему велики, и он поскользнулся…
– Нет! – воскликнула Брижит. – Не эту историю. Другую, старую, про то, как вы встретились!
– А, эту! Мы впервые увидели другу друга на Рождество, мне тогда было двадцать три года. Снова встретились на Новый год, и он попросил меня выйти за него замуж. Я сказала “да”. Мы совсем не пили. Зато много танцевали… С тех пор прошло шестьдесят четыре года…
Она нежно смотрела на него, словно ему было двадцать и он снова собирался пригласить ее танцевать.
Я рассмеялся и спросил:
– Вы сожалеете?
Она улыбнулась:
– Поздно…
Потом добавила:
– Когда мы поженились, столько было сплетен! Говорили, будто мы поженились, потому что я беременна. Вранье: я родила только два года спустя. Правда!
Как будто я в свои двадцать семь и при моей-то беспутной жизни собирался ее в чем-нибудь упрекнуть.
Во время осмотра дедушка не проявлял ни малейшего беспокойства. Смотрел в пустоту и молчал.
– У нас с ним родился прекрасный сын, да, красивый мальчик. Он умер, когда ему было сорок три… Такая жизнь… Он спал – и всё! Не проснулся. Что-то в голове лопнуло. К счастью, у меня есть внучка…
Она долго говорила, он долго молчал, я долго слушал.
– …И я очень довольна, что на следующей неделе мы идем к неврологу. Он нам наверняка поможет.
Она указала на мужа пальцем и прошептала:
– У него ТОТ САМЫЙ Альцгеймер… Как вы думаете, невролог сумеет привести в чувство моего старого танцора, а?
Она его поцеловала, я зашил рану у него на голове, наложив скобки.
В карте я прочел: “Начальная стадия сенильной деменции”.
Черным по белому.
Нет никакого действенного лечения от “ТОГО САМОГО Альцгеймера”.
– Ваш невролог, она приведет его в чувство, правда?
Я сосредоточенно разглядывал свои мягкие стоптанные ботинки.
И молча размышлял.
Нет, мадам.
Он будет молчать, вы будете говорить и надеяться, что ваш престарелый кавалер очнется.