– Стало быть, соврала, да? – спрашивает тут Уилл, и я вскидываю глаза.

– Чего?

– Я говорю, соврала насчет рыбы? Тебе вовсе не карась противен, а окунь? Ты поэтому к нему даже не притронулась?

Мы одновременно переводим взгляд на целую рыбешку, что лежит у меня на тарелке в застывшей масляной лужице с укропом, будто жертва разлива нефтепродуктов какого-то нового, желтого сорта.

– Прости, пожалуйста. Я сейчас сама не своя…

– Тогда валяй, выкладывай как есть. – Он ерошит себе волосы, кладет подбородок на подставленную ладонь и смотрит мне в глаза. – Ты же знаешь: я своих не сдаю, мне можно рассказывать что угодно.

Да, но следует ли? Мы знакомы три месяца, из них половину спим вместе, и все же мне кажется, мы едва знаем друг друга. Допустим, мне известно, что его зовут Уильям Артур Смарт, ему тридцать два, разведен, на руках девятилетняя дочь по имени Хлоя. Трудится школьным учителем младших классов, обожает фолк-музыку, любимый фильм – «Звездные войны», терпеть не может вкус кориандра… Ах да, еще у него есть сестра Рейчел. Теперь: что он знает про меня? Джейн Хьюз, тридцать лет, детей нет, работает в приюте для бездомных животных. Любит слушать классику, пересматривать «Маленькую мисс Счастье», плюется при виде карася. Имеет двух братьев – Генри и Уильяма, а также сестру Изабеллу. И все это правда. Ну, почти.

– Какая была твоя самая страшная ложь? – спрашиваю я.

Он на секунду хмурится, затем расцветает.

– Когда мне было десять, я сказал своей училке, что мой настоящий папа – Харрисон Форд и что, если я захочу, он разрешит мне прилететь в школу на «Тысячелетнем соколе»[2]. Главное – обшивку не поцарапать.

Ответ настолько типичен для Уилла, что я невольно улыбаюсь. Он, вообще-то, славный. Ничто из его слов или поступков за последние три месяца не давало повода думать иначе, однако я настороженно отношусь к собственному чутью. Можно годами жить с кем-то бок о бок и все же не знать человека. Так отчего я должна довериться тому, кого почти совсем не знаю?

– Аллё-о?.. – Он машет рукой у меня перед глазами. – Прием, прием?

– А?

– Я только что поинтересовался, отчего ты задала такой вопрос. Насчет страшной лжи.

– Да так просто, из любопытства.

Он молча разглядывает меня несколько секунд, затем мягко вздыхает и берет мою тарелку.

– Пойду лучше десерт принесу. И если ты не умнешь мой всемирно известный малиновый чизкейк, я отведу тебя к доктору проверять вкусовые пупырышки.

– Уилл, – говорю я в исчезающую в дверном проеме спину.

– Да? – Он комично высовывает голову за косяк, до сих пор держа мою тарелку в руке.

– Спасибо тебе.

Он озадаченно морщит лоб.

– Так ведь не понравилось же?

– Я не про рыбу. – Мне хочется поблагодарить его за то, что он не стал вытягивать клещами мое прошлое, а просто принял такой, какая есть… – Вот за это. – Я показываю на бутылку вина и дрожащее пламя свечей, что стоят на обеденном столе. – Именно то, что мне сейчас нужно.

Он молчит, силясь понять, а через пару секунд расплывается в широченной улыбке.

– Если ты думаешь, что этой жалкой попыткой подольститься сможешь увильнуть от поедания моего чизкейка, то знай: я тебя давно раскусил. Слышишь? Ты у меня вся как на ладони.

Пятью годами ранее

– Стало быть, переспала-таки с охранником?

Дейзи насмешливо улыбается, не отрывая от губ кружку с чаем.

– Кто-то же должен был его умаслить, не то Ал оттуда выперли бы.

Линна на миг отрывает глаза от своего мобильника.

– Расшифровываю: «Да, переспала».

Минула добрая неделя с тех пор, как мы вытащили Ал из ночного клуба; сейчас мы втроем сидим в крошечной Линниной однушке, что расположена в восточной части Лондона, возле станции «Плейстоу», решая, чем и как можно лучше всего помочь нашей подруге. Дейзи с Линной устроились на кровати, усевшись по-турецки на трикотажном покрывале, сложенном с бежевым, до дыр протертым ковром, ну а мне достался единственный, дико жесткий сосновый стул, на котором я примостилась возле окна, как птичка на насесте. На том конце комнатушки расположена нищенская кухонька: раковина, микроволновка, холодильник и двухконфорочная электроплитка. Вдоль стены напротив кровати тянется рельсик с крючками для одежды, еще есть небольшой комод, на котором стоит 14-дюймовый плоский телик, – и все. Линна попыталась было подбавить веселья обстановке, поставив на рельсовую вешалку репродукцию с алыми маками на солнцепеке, а на подоконник – миниатюрного фарфорового Будду и табличку с надписью «Лишь правда делает свободным», да еще горшок с клеомой возле электроплитки, но этим убогость не прикроешь. За ту пару лет, что Линна тут обитает, я удостоилась ее приглашения лишь во второй раз. Стоп, поправочка: пригласила-то как раз Дейзи. Линна кинула ей эсэмэску, дескать, забегай, обсудим, что делать с Ал, ну а Дейзи меня с собой и притащила.

– Короче, девчонки, – выпрямляет Линна спину и тычком пальца поправляет очки на носу. Какая-то она сегодня чересчур бодренькая, что довольно странно, если учесть, что именно она сообщила Дейзи по телефону, мол, «а»: Ал турнули с работы, и «бэ»: она опасается, как бы та не наложила на себя руки. – Я тут думала-думала, как ее спасти, и у меня родилась идея.

Дейзи отставляет кружку.

– Милости просим поделиться.

– Что мы имеем? А имеем мы три главных темы. – Линна выдерживает драматическую паузу, явно наслаждаясь нашим неослабным вниманием, затем демонстрирует собственный указательный палец. – Итак, первое. Ал физически преследует Симону с Джем. Вчера, к примеру, всю ночь напролет просидела у Симоны под окнами – в буквальном смысле! – поджидая, не уйдет ли куда ее подруга. Симона взяла да и позвонила в полицию.

– Блин!

Линна надламывает бровь.

– Согласна. Короче, в участке, похоже, ей по-свойски намекнули, мол, сегодня можешь идти, но если еще хоть раз… Дальше понятно. Теперь: пункт номер два, – она выкидывает второй палец, – Ал также преследует Симону в Интернете. Сейчас, когда ее уволили, буквально не отлипает от своего ноутбука. Я вчера к ней заходила; так вот, когда она отлучилась в сортир, я подсмотрела, что у нее на экране. Сидит, понимаете, на каком-то форуме, где обсуждается, как хакнуть хотмейловский аккаунт. И наконец, пункт номер три, – торопливо добавляет Линна, завидев, что я хочу что-то сказать, – ну, может, и два с половиной, потому как это типа предпосылка для первых двух… В общем, все это от безделья и одиночества. У нее слишком много свободного времени, и нам надо бы за ней приглядывать, но мы не можем это делать по двадцать четыре часа в сутки… если только… – она вновь берет театральную паузу, – если только мы не устроим совместный отпуск!