— Миссис Чаппел...— начал он придушенным голосом.

— Возьми меня,— зашептала она.— Ты убил его. Теперь тебе придется удовлетворить меня.— Она рванула на себе халат, и тяжелые белые груди выпали из выреза прямо перед его лицом.— Тебе придется!

Глаза ее бешено сверкали, сжатые зубы скалились. Холлистер ощущал на шее ее жаркое дыхание. Он дрожал от ужаса перед такой внезапной переменой. Все случилось так скоро, так скоро! Он же планировал...

Наверху со стуком распахнулась дверь.

Аманда застыла, ее пальцы впились ему в спину, тело вжалось в него.

— Нет,— выкрикнула она. Ее взгляд впился в лестницу. Взгляд Холлистера метнулся туда же.

Наверху кто-то вышел в коридор, приглушенно бормоча сквозь безумные рыдания.

— Нет,— снова крикнула Аманда.

Холлистер чувствовал, как ее пальцы все сильнее впиваются в спину, пока ему не стало больно.

— Что это? — всхлипнул он.

Она сидела, пригвожденная к месту, и смотрела на лестницу. Низкий, безумный стон вырвался из ее горла.

— Что это такое? — спросил он.

Внезапно задохнувшись, она вжалась лицом ему в грудь и с новой силой вцепилась в спину.

— Рекс! — закричала она.

Тиски сжали сердце Холлистера. Он задыхался, пытаясь что-нибудь сказать, но был не в силах выдавить из себя ничего, кроме бульканья и идиотского мычания. А безумные звуки сверху приближались, кто-то спускался по ступенькам.

— Не дай ему меня забрать,— рыдала Аманда.

Казалось, будто она вросла в его плоть. Холлистер тщетно пытался оторвать ее от себя. Ее сердце ударяло в его грудь тяжким молотом. В висках судорожно стучала кровь. Тяжелые шаги загромыхали по ступенькам. Тело ударилось о перила, сумасшедший стон разнесся по комнате.

— Не дай ему меня забрать! — Голос Аманды срывался на визг.

Холлистер хотел ответить, но изо рта вылетало только придушенное бульканье. Он смотрел на лестницу, и глаза вылезали у него из орбит. «Нет,— думал он.— О господи, нет!»

— Не дай ему меня забрать! — взвизгнула Аманда.

И не успела еще окровавленная фигура ввалиться в комнату, как Холлистер услышал невыносимый визг, от которого завибрировало в ушах, и через мгновение понял, что это визжит он сам.

— Он признался? — спросила она.

Сержант уголовной полиции медленно кивнул. Он до сих пор не успел оправиться от созерцания полуобнаженной миссис Чаппел, вцепившейся в маленького визжащего человека, пока сам он по ее наущению кружился по гостиной, размахивая испачканными в крови руками.

— Я так и не понял, откуда вы узнали, что это он,— сказал сержант.

Аманда Чаппел невесело улыбнулась.

— Считайте это женской интуицией,— сказала она.

Пять минут спустя сержант Нильсон ехал обратно в участок, размышляя о том, каким удивительным орудием являются женщины. Не было ни малейшего указания, не говоря уже об уликах, что убийцей был этот Холлистер. И только настойчивые просьбы миссис Чаппел, чтобы он подождал вместе с ней, пока появится Холлистер, позволили им получить доказательства; и только ее безумная атака на нервы Холлистера дала им возможность предъявить ему обвинение. Это правда, что под воздействием эмоций убийцы сознаются в содеянном, однако к тому моменту, когда они добрались бы до него, прибегнув к традиционным методам расследования, Холлистер совершенно успокоился бы и никакие допросы уже бы не помогли. Каким бы безумным это ни показалось, Нильсон был вынужден признать, что метод миссис Чаппел, кажется, был единственным, что могло сработать. Он помотал головой в изумленном восхищении. На самом деле, подумал он, эта часть была самой блистательной. Прикосновение Аманды Чаппел стало завершающим штрихом, который прикончил Холлистера.

«Дорогой папа!

Посылаю тебе эту записку в ошейнике Рекса, потому что сам вынужден остаться здесь. Надеюсь, моя записка благополучно дойдет до тебя.

Твое письмо по поводу уплаты налогов я не смог вручить, потому что вдова Блэкуэлл убита. Она наверху. Я перенес ее на постель. Выглядит она кошмарно. Мне бы хотелось, чтобы ты сообщил шерифу и судебному следователю Уилксу.

Что касается маленького Джима Блэкуэлла, я не знаю, где он находится в данную минуту. Он так перепуган, что бегает по дому и прячется от меня. Его, должно быть, здорово напугал тот, кто убил его мать. Он не говорит ни слова. Только мечется по сторонам, словно испуганная крыса. Иногда я вижу в темноте его глаза, а потом они исчезают. У них тут, как ты знаешь, нет электричества.

Я пришел на закате, чтобы отдать твое письмо. Позвонил в колокольчик, но мне никто не открыл, поэтому я толкнул входную дверь и заглянул внутрь.

Все занавески были задернуты. Тут я услышал, как ктото тихо пробежал через гостиную, после чего ноги застучали по лестнице. Я позвал вдову, но она не ответила.

Я пошел наверх и заметил Джима, который смотрел на меня сквозь ряд балясин. Когда он понял, что я заметил его, он сбежал вниз, в прихожую, и с тех пор я его не видел.

Я осмотрел комнату наверху. Наконец зашел в комнату вдовы Блэкуэлл, она лежала мертвая на полу, в луже крови. Горло у нее было перерезано, глаза широко раскрыты и вытаращены прямо на меня. Кошмарное зрелище!

Я закрыл ей глаза, осмотрел комнату и нашел опасную бритву. Вдова была полностью одета, из чего я заключил, что убийца замышлял только грабеж.

Так вот, папа, прошу тебя, как можно быстрее приезжай с шерифом и судебным следователем Уилксом. Я останусь здесь, прослежу, чтобы Джим не убегал далеко от дома, а не то он заблудится в лесу. Но приезжай как можно скорее, потому что мне совершенно не нравится сидеть здесь, пока вокруг в потемках рыщет Джим. Люк».

«Дорогой Джордж!

Мы только что вернулись из дома твоей сестры. Газетчикам мы пока не говорили, так что я сам обо всем тебе расскажу.

Я отправил Люка доставить бумаги по уплате налога на недвижимость, и он обнаружил, что твоя сестра убита. Я совсем не в восторге от того, что мне приходится сообщать тебе об этом, но должен же кто-то это сделать. Шериф с помощником уже обшаривают окрестности в поисках убийцы. Они считают, это был какой-нибудь бродяга. Она не изнасилована, и, насколько мы можем судить, из дома ничего не пропало.

Но более всего меня беспокоит маленький Джим.

Этот мальчик может скоро умереть от истощения и даже просто от страха. Он ничего не ест. Иногда проглатывает кусочек хлеба или откусывает конфету, но как только начинает жевать, лицо у него кривится и его сейчас же сильно рвет. Я вообще ничего не понимаю.