Люк прошел в ворота и, волоча за собой нескладный саквояж, заковылял по гравию подъездной аллеи к дому. А не взгромоздить ли саквояж на голову, как это делал Тондлон, подумалось ему. Но он решительно отбросил эту мысль. Не дай Бог увидят, какими глупостями он занимается.

Судно, которое должно было довезти Люка до миссии в верховьях реки, оказалось низко сидящей в воде, неповоротливой и грязной китайской джонкой. Ее приводили в движение странного вида перепончатый парус, скрепленный многочисленными поперечными бамбуковыми рейками, и два гребца на корме.

Если поначалу Люк еще сомневался, стоило ли брать с собой Тондлона, то, оказавшись на борту джонки, возблагодарил Бога за своего попутчика. Ни шкипер, ни матросы не понимали ни слова по-английски. Все трое с угрюмым видом бросали на миссионера в безупречно белой одежде откровенно враждебные взгляды.

Как только джонка отвалила от пристани, Тондлон обратился к капитану с суровой тирадой, сопровождая чуть ли не каждое свое слово угрожающими жестами. В заключение он выразительно похлопал по торчащему из-за пояса ножу и выразительно провел ребром ладони по горлу. Низкорослый китаец испуганно отпрянул и, умоляюще выставив перед собой ладони, что-то торопливо залопотал. Потом повернулся и обрушил потоки брани на своих матросов. В мгновение ока был поднят парус, и гребцы истово заработали короткими веслами, выводя джонку на середину реки, на стремнину.

– Что ты ему сказал? – спросил Люк.

– Я просто предупредил, что, если он со своими прихвостнями сговорился с речными бандитами и собирается завлечь нас в засаду, я всем троим вырежу сердца и скормлю рыбам.

– Должен признаться, мой друг, ты не являешься образцом тактичности! – рассмеялся Люк. – Однако под твоей опекой я чувствую себя намного спокойнее, чем если бы плыл сейчас один.

Тондлон осклабился и отвесил церемонный поклон:

– Достопочтенный святой отец может спокойно отдыхать, зная, что Тондлон позаботится о нем, пока он будет в Китае.

– Тондлон слишком многое считает само собой разумеющимся. Я никогда не говорил, что нанял его на постоянную работу.

– Тондлон спокоен. Тондлон сам сделает себя, как вы говорите, незаменимым.

– Как вы говорите? – приподняв брови, переспросил Люк. – Мы вчера договорились покончить с этим ломаным английским. Я не удивлюсь, если на самом деле ты говоришь на моем родном языке лучше меня. Кстати, где ты выучился английскому?

– Моя мать принадлежала к высшей касте, – ответил китаец со сдержанной гордостью. – Чистокровная Цин. Дальняя родственница самого Гуан Су. В возрасте двенадцати лет ее выкрал один военачальник, который сам был прямым потомком одного из участников похода Марко Поло. За прошедшие столетия смешанных браков в нашей семье было много, – печально улыбнулся Тондлон. – Так что во мне немало чужестранной крови – пожалуй, стольких племен, сколько притоков у Янцзы.

– Я так и думал! – рассмеялся Люк. – А что случилось с твоей матерью после похищения?

– То, чем такие дела обычно и заканчиваются. Этот военачальник изнасиловал ее, и перед вами стоит плод этого действия, – равнодушно ответил Тондлон, как будто речь шла о поездке его матери на отдых к морю.

– Господи помилуй! Несчастная женщина!

– Да не так чтобы очень уж и несчастная. В результате все для матери обернулось даже неплохо. Военачальник через какое-то время сбыл ее директору Ост-Индской компании, и мы поселились в роскошном особняке в Гонконге. Полковник Болтон оказался порядочным человеком и сделал все от него зависящее, чтобы превратить меня в настоящего европейца. Он даже предложил официально усыновить меня. У него бы все получилось, но тут разразилась «опиумная» война. – Тондлон сжал губы, и впервые за время их знакомства Люк увидел, с каким трудом тот сдерживает рвущиеся наружу чувства. – Когда я увидел, каким жестоким и безжалостным победителем оказалась Англия, как она втоптала мою родину в грязь, наплевала ей в лицо, унизила мой народ и попрала его достоинство, я понял, что мое место – в Китае и всегда будет здесь. Нет, мистер Каллаган, я вовсе не горжусь тем, что в моих жилах течет толика крови белого человека.

Люк ничего не ответил, и они остались молча сидеть, задумчиво глядя на струящуюся за бортом воду.

По обеим сторонам медленно проплывали однообразные желтовато-серые равнины. В отдалении виднелись цепи обрывистых, скалистых гор. Берега спускались к реке широкими пологими террасами. Босые мужчины, женщины и дети, закатав штанины до колен, работали на рисовых полях. Когда Люк начал было возмущаться, Тондлон возразил ему:

– У нас в Китае каждый клочок земли должен быть обработан. Людям надо есть.

– Прошлой ночью я долго не мог заснуть. Слишком много впечатлений, к тому же сказалась усталость от долгого плавания… Так что я провел несколько часов, перелистывая словарь и учебник китайского языка. Я понимаю, что, возможно, перевел неверно, но твое имя означает…

– Большая репа. Вы перевели совершенно точно. – Тондлон был явно польщен. – Это не имя, а прозвище. Так меня прозвали ребята в деревне, где я вырос. Я всегда был выше и тяжелее обычного китайского ребенка, да и взрослого китайца тоже. Тот мой далекий европейский предок был, должно быть, настоящим верзилой.

– Надо же, Большая Репа… Забавно!

– Мне это прозвище нравится. Я давно перестал пользоваться своим настоящим именем. В этом у нас перед вами, европейцами, неоспоримое преимущество. Вас крестят и дают имя, которым вы обязаны зваться до конца своих дней. Что про вас подумают, если, вернувшись в Америку, вы заявите: «С этого дня зовите меня не Люк Каллаган, а Большая Репа»?

– Вне всякого сомнения, упрячут меня в психушку.

– В сумасшедший дом? Конечно. Здесь, в Китае, мы очень терпимы ко всякого рода чудачествам. Даже к тем, кого по вашим европейским меркам давно сочли бы недоумками или безумцами, относятся с особой симпатией и даже уважением.

– Как ты справедливо заметил вчера, западная культура несовершенна во многих отношениях, – кивнул Люк. – Белый человек никогда не славился человеколюбием по отношению к другим народам. Он прославился прямо противоположным. Я принадлежу к людям, которые пытаются хоть как-то это исправить, честно исполняя наш миссионерский долг.

Тондлон положил руку на плечо Люка и с улыбкой сказал:

– Я просто уверен, мистер Каллаган, что вы обладаете большим человеколюбием и преисполнены самых добрых намерений по отношению к людям, какого бы племени они ни были.

– Ну что ж, спасибо на добром слове, Тондлон. Мне особенно лестно услышать это именно от тебя.

Темные глаза китайца были непроницаемы.

– Мистер Каллаган, я говорю только лично о вас. Отнюдь не все ваши приятели-миссионеры вызывают у меня такую же симпатию и уважение.