– Ну и чем? Чем это может для него обернуться? – спросила Елизавета.

Она снова взяла себя в руки. Поднялась с полу, рукой нащупала свободный стул, села.

– Для него – ничем. Ведь он отказался от преступления. А вот вам грозит срок. Хотя бы за то, что вы собирались убить своего мужа. Согласно Уголовному кодексу, ваши действия можно квалифицировать как приготовление к преступлению…

– Но ведь Юлий отказался.

– Он-то отказался. Но запись-то осталась…

– Сволочь! – глядя куда-то вдаль, сквозь зубы процедила Елизавета.

– Кто сволочь?! Юлий?!. Да нет, он просто испытывал новую видеокамеру, купленную, кстати, за ваш счет… И он вас не предавал. Он всего лишь сломался под тяжестью улик. Ведь мы и без него знали, что вы склоняли его к убийству своего мужа. Как знаем и то, к кому вы обратились после него…

– К кому? – сорвалось у Тельцовой.

– Не скажу. И у вас спрашивать не буду. Этим займется следователь. Старший следователь Генеральной прокуратуры по особо тяжким преступлениям. Уж от него-то вы чистосердечным признанием не отделаетесь…

Кораблев был в панике. Он сидел и хватал ртом воздух.

– Вы что-то хотели сказать, товарищ майор?

А ведь он мог быть соучастником преступления. Что, если они с Тельцовой раньше знали друг друга? Что, если он сам организовал убийство ее мужа, сам же взялся за расследование? Новейшей истории отечественной криминалистики известны и не такие казусные факты…

Если Юра виновен, он очень опасен. Он может пойти на самые крайние меры. Но Степан был готов к любому повороту событий. И мог отразить любой выпад с его стороны.

– Степан… Степаныч, ты что, на меня думаешь? – в ужасе спросил майор. – Так это не я. Не я, слышишь!

– А почему это должен быть ты?

– Ты же знаешь. Ты же все знаешь… Ну, был грех. Соблазнила меня Лиза. Я ж не железный, чтобы перед ней устоять. Ты бы устоял?

– Не обо мне речь.

– Обо мне. Да, обо мне. Потому я и говорю про себя, что не устоял… Но это уже после всего было. Тельцова уже убили…

– Ну да, он в гробу, а ты у него в постели…

– Так не было постели. Не было… Но все к этому шло…

– Заткнись! – презрительно усмехнулась Елизавета. – Противно слушать!.. Это все ты! Ты все организовал. Ты нанял киллеров…

– Лиза! Опомнись! – еще больше запаниковал Юра. – Ты что несешь?

– Что, правда глаза колет?

Каким-то только ему ведомым чутьем Степан понял, что эта стерва врет. Нарочно врет, чтобы тонуть вместе с Кораблевым. И не только из-за природной подлости. Тут и трезвый расчет. Что, если майор не позволит себя утопить? И сам выплывет, и ее вытянет…

– Елизавета Андреевна, ай-яй-яй, как вам не стыдно! Ну зачем на человека напраслину возводите? – насмешливо спросил Степан.

– Это не напраслина! – огрызнулась та. – Это правда!

– Ну кому вы хотите мозги запудрить? Я же говорю вам, что мы про вас все знаем. И Юра к убийству не имеет никакого отношения. Хотя нет, имеет. Он это убийство расследует. А вот вы ему мешаете. Втянули его в свои грязные игры…

– Да ни при чем я, Степаныч! – ударил себя в грудь Кораблев.

– А зачем тогда доказывал ее непричастность к убийству?

– Бес попутал. Она же не женщина, она дьявол…

– Лучше быть дьяволом, чем такой размазней, как ты! – презрительно фыркнула Елизавета. – Тоже мне, мужчины. Что ты, что Юлий, только и знаете, что нюни пускать. Все вы, мужики, одним дерьмом мазаны… Хотя нет, беру свои слова обратно. Встречаются и настоящие мужчины…

Она посмотрела на Степана многозначительно и многообещающе. И при этом сладко облизнула свои губы. А губки у нее сочные, аппетитные. Впрочем, как и все остальное.

Хоть и глупая она, эта бестия, но знает, в чем ее сила. Знает, когда и где пускать в ход свои чары. Хорошо у нее это получается. Только почему-то не очень удачно. С Юлием облом, с Кораблевым, возможно, то же самое. Но и со Степаном ее номер не пройдет.

– Напрасно стараешься, Тельцова, – насмешливо посмотрел на нее Круча. – Может, я и настоящий мужчина, но не из твоей оперы… Кстати, твоя опера из серии «Отелло». Помнишь, как Дездемону душили? Так вот, теперь твоя очередь…

– Не дождетесь! – пренебрежительно фыркнула она.

Да она, кажется, освоилась в роли обвиняемой. Ведет себя вызывающе, дерзит. Или на что-то надеется?..

А ведь надеяться есть на что. По большому счету, против нее нет железных улик. Все косвенное, ненадежное. Любому адвокату на один зубок и без закуски. И даже чистосердечное признание не такой уж крепкий крючок. От него всегда можно отказаться…

– Скорее всего не дождемся, – не стал спорить Степан. – И я даже знаю почему. Потому что у вас, Елизавета Андреевна, есть уникальный шанс. Вы пишете чистосердечное признание, мы оформляем вам явку с повинной. И суд это, конечно, учтет. Получите лет пять-шесть. А там амнистия…

– Ну да, так я вам и поверила. Ничего не знаю. И признаваться мне не в чем.

– Зато мы все знаем.

Степан смотрел ей в глаза и видел, что она верит ему. И его треп насчет всезнания принимает за чистую монету. А то, что при этом кочевряжится, – характер такой.

– Знаете – знайте. А я ничего вам не скажу…

– Зато вам скажут. Вернее, предъявят обвинение.

– Кто? Следователь из Генпрокуратуры.

– А вам этого мало?

– Следователь тоже человек.

Только сейчас Степан понял, что она имеет в виду. Она очень надеется на свое женское оружие. И уже примеряется к следователю. Готовится обрушить на него всю тяжесть своего обаяния.

– Да, конечно, женщины тоже люди, – кивнул он.

– Женщины?! При чем здесь женщины?

– А потому что женщина – следователь…

И чтобы она не строила иллюзий насчет однополой любви, отрезал:

– Ей уже далеко за сорок. И чтобы вы знали, она ненавидит таких роковых красоток, как вы.

– Это еще почему? – заметно расстроилась Елизавета.

– А потому, что одна такая длинноногая пигалица увела у нее мужа, с которым она прожила душа в душу двадцать лет…

Степан врал и собирался врать дальше. А что прикажете делать?

– Ну так не я же…

– Ну так разлучница где-то там, а вы у нее в руках. У-ух, пощады не ждите!

– А если я не хочу? – расклеилась Тельцова.

– Тогда пишите чистосердечное признание.

– И что это изменит?

– Мое к вам отношение.

– С плохого на хорошее?