Жду, когда мне блеснет идея, как приступить к организации экспедиции. У меня нет ни малейшего представления, с какого боку за нее взяться. Пока суд да дело, я читаю. Читаю о том, что теория миграции, выдвинутая Хейердалом, в отдельных научных кругах не получила безоговорочного признания. Некоторые ученые скептически восприняли плавание через океан на бальсовом плоту. Они не сомневаются в том, что Хейердал его переплыл. Однако сомневаются в том, что это позволяет правильно восстановить картину заселения островов Тихого океана. Так, например, одна англичанка приступила к изучению генного материала, чтобы установить, с кем у полинезийцев больше общих черт — с азиатами или южноамериканцами. Это значит, что по Хейердалу выпущен предупредительный выстрел. Для того чтобы спасти честь Норвегии, нужно выручать Хейердала. Я должен прийти ему на выручку. У меня даже имеются предшественники, уже устроившие подобные спасательные акции. Кто-то предпринял лыжный поход на Южный полюс. В одиночку. Кто-то на Южный. Но, как я понимаю, они доказали только то, что это достижимо. Никто не спорит, что это подвиг! Я и не собираюсь умалять их заслуги. Однако же они не обогатили человечество великими научными открытиями. Они обогатили только себя. И, возможно, какие-то отрасли норвежской экономики. Откуда мне знать.

Я должен как-то поправить дело!

Но в первую очередь надо подумать об организационных вопросах. Нужно достать деньги. Составить план. Похоже, тут предстоит столько трудов, что конца не видно. Подозреваю, что в вопросе организации я пока что нахожусь только в начале пути. У меня есть теория. Но ее еще нужно доказать. А для этого требуется энергия, способная заразить окружающих. Что-то я не замечал за собой такого качества. Какая-никакая энергия у меня, разумеется, есть. Но чтобы заразительная? Это разве что в исключительных случаях.

А между тем меня лихорадит от нетерпения. Я еще не знаю точно, куда мне отправиться и когда да и что получится в итоге. А лихорадка — вот она, тут! Мне одновременно и жутко, и весело.

Я взял в привычку бывать на аэродроме. Тренироваться. Стоять за дверью, в которую придется войти, когда собираешься лететь за границу. Сейчас я не могу через нее пройти, у меня нет билета. Но я подхожу к ней и стою понарошку. Захаживаю в кафе. Выпиваю чашку чаю, иногда стакан лимонаду. Обхожу магазинчики и приглядываюсь к разным вещам. Ношу под мышкой заграничную газету. Смотрю, как садятся и взлетают самолеты. Какая мощь в этих машинах! А как ревут! Это рев реактивных двигателей. И вес в тысячи килограммов. Однако взлетают. И приземляются. Все как по маслу.

Я бываю в аэропорту раза три в неделю.

За плечами у меня рюкзак. Рюкзак путешественника. Люди вокруг, наверное, думают, что я собираюсь куда-то лететь. Что я только и делаю, что летаю. Или что у меня тут промежуточная остановка. Я жду, потому что запаздывает мой самолет. Заметно, что я расстроен. Чтоб его, этот туман! Вечно не одно, так другое!.. «Ты можешь вспомнить хоть один полет, чтобы обошлось без накладок?» — спрашиваю я человека, стоящего передо мной в очереди за сосисками. Всегда какие-нибудь неполадки. Что-то надо чинить. А ты жди! Тем, кому вроде нас приходится много путешествовать, поневоле нужно запасаться терпением. Он летит в Париж. Разговорились о Париже. К счастью, я достаточно читал о Париже, и он не догадывается, что я там никогда не бывал. Так-то вот, говоря между нами, путешественниками! Мы с удовольствием делимся впечатлениями. «А ты куда летишь?» — спрашивает он. Я отвечаю, что я — в Южную Америку, в Перу. Он присвистнул, чтобы показать: да, мол, это действительно далеко! «Не Париж, конечно, — говорю я. — Куда там до Парижа! А вообще в Париж — это здорово!» И я показываю всем своим видом, что поднадоели мне дальние поездки. Махнуть на выходные в Париж было бы лучше. Прошвырнуться по Елисейским полям. Побывать в Лувре. Да мало ли что! Никуда не спешить. Посмотреть на девушек. Что ты хочешь — француженки! Он соглашается.

Затем я сажусь на аэропортовский автобус и еду в Тронхейм. Выхожу возле Королевского сада и иду оттуда пешком, пока не набредаю на магазин, где продаются чемоданы и путеводители. Вхожу в магазин и завожу беседу. Непринужденно говорю о предстоящей поездке. Далекой поездке. Я собираюсь в дальнее путешествие. Возможно, опасное. Мне демонстрируют чемоданы, с кодовыми замками и все такое. Цены запредельные. Я говорю, что мне надо подумать. Иду домой и думаю.

И тут до меня доходит, что мне страшно лететь на самолете. Ужасно страшно. Ведь самолеты, бывает, падают. Вот только что, несколько недель назад, один упал. Свалился в море. Бултых — и нету!

Интересную вещь я услышал по радио. Надо вообще не упускать ничего интересного. Того, что может тебе пригодиться. На сей раз я кое-что ухватил из радиопередачи. Один психолог изучал, какие особенности характера вырабатываются у нас в зависимости от того, какое место мы занимаем среди остальных детей в семье. То есть в зависимости от того, родился ты первым или последним. Об этом он и рассказывал по радио. Он изучил десять тысяч человек. Из числа живых и ныне покойных. Ученых, политиков, художников и прочих. Радикалов и консерваторов. Он говорит, что первенец зачастую имеет более высокий показатель IQ, чем дети, родившиеся после него. Зато младшие гораздо активнее реагируют на все новое. Они и сами выдвигают новые идеи, в то время как старший скорее склонен выступать как хранитель существующего порядка вещей, носителями которого являются родители. Революции совершают те, кто занимал в семье положение младшего ребенка. Они более чутки и восприимчивы. Более склонны к радикализму и бунтарству. Старший ребенок скорее добьется успехов в своей области, может стать нобелевским лауреатом и всякое такое, но все это не выходя за рамки существующего порядка. Младший — будет прокладывать новые пути. Мыслить по-новому. Он не боится нарушить установленные традиции. Он открывает то, о чем раньше никто не подозревал. Совершает то, что до него считалось невозможным. Самые что ни на есть великие открытия совершаются младшими детьми.

А я в семье старший. Предположительно у меня должен быть более высокий коэффициент IQ, чем у моего младшего брата, зато, если верить психологу, он способен пролагать новые пути, видеть то, чего я не замечу. Я же, по словам психолога, больше стараюсь угождать родителям. Для моего брата это не так важно.

Если это действительно так, то совершать открытия мне должно быть труднее. Это мой недостаток. Ведь я нацелен на поддержание существующего порядка вещей. А тут я, наоборот, задумал открыть что-то новое. Совершить революцию. Во всяком случае, переворот в науке. Вопрос в том, могу ли я сделать это своими силами. Обидно будет, если я отправлюсь за тридевять земель и не открою того, что лежит у меня перед носом, по той лишь причине, что я родился старшим ребенком в семье и у меня, видите ли, не тот глаз, чтобы видеть такие вещи! Ну уж нет! Кому это надо: очутившись на Тихом океане, попав на острова Полинезии, только и делать, что утверждать существующий порядок вещей. То-то будет обидно и досадно, если на карте так ничего и не будет отмечено!

Наверное, надо подключить к плану экспедиции брата. Вдвоем мы будем представлять собой самое удачное сочетание — синтез интеллекта и способности видеть новое. К тому же мне повезло, что он гораздо младше меня, поэтому когда он что-то там откроет, глядишь, все лавры достанутся мне. С его-то радикальным настроем да моим умом и проницательностью нам сам Бог велел добиться успеха! А впереди, может быть, маячит для меня и Нобелевская премия! Брат не станет возражать. Насколько мне известно, у него никогда не было такого рода амбиций.