— Почему ты улыбаешься? — спрашиваю, когда он ставит меня на ноги.

Колени подгибаются, едва могу устоять на месте.

— Вспомнил наш первый неумелый секс. Надеюсь, сейчас я ебу тебя куда лучше.

— Безусловно, но и раньше было нормально.

Я тоже отчего-то улыбаюсь, заряжаясь настроением мужа.

— Ты не испытывала оргазмы больше двух лет, Влада. Я пиздец как сильно парился! Думал, что рано или поздно ты меня бросишь.

— Вот дурачок!

Нат прижимается ко мне и целует в висок. Он кончил со стоном и быстро. Наверняка, потому что сильно меня хотел.

Прикрываю глаза и вдруг осознаю, что страшусь переходить к главному разговору, хотя вроде недавно была готова. Оказывается, я та еще трусиха.

— Ты все еще меня любишь?

— Шутишь? Больше жизни люблю, любил и буду любить, — отвечает Натан тут же.

Во всем теле приятная тягучая нега. Набираю в легкие побольше воздуха и задаю важный вопрос:

— Что ждет нас дальше? Я боюсь.

Натан вместо ответа подхватывает на руки и несет в спальню. На мне минимум одежды — только трусики и белая рубашка, мятая и расстегнутая.

Очутившись на кровати, поджимаю под себя ноги и наблюдаю за мужем. Он подходит к окну, открывает его и щелкает зажигалкой. Обычно я ругаюсь, когда Нат курит в квартире, но не сейчас.

— Ты никогда не задумывалась о том, каково это — секс с другим? — спрашивает он.

Пульс разгоняется до максимума за считаные секунды.

— Нет. Не приходилось.

Убираю волосы назад и замолкаю, хотя на языке крутится много разных слов. Обсуждая подобные темы, я кажусь себе более обнаженной, чем есть на самом деле.

— Ты не стал бы ревновать?

— Определенная доза ревности вызывает сексуальное возбуждение, малыш. Я вижу, как голодно на тебя смотрят другие мужики. Вижу и точно знаю, что ты — только моя.

— Твоя, — отвечаю эхом.

И хочу быть только твоей.

— Наши отношения эксклюзивны, и я бы не стал задаваться подобными вопросами всерьез. Я уверен в тебе, ты уверена во мне. Верность, Влада, она ведь не только в том, что мы практикуем через наши гениталии. По-моему, это более глубокое понятие.

— Как давно ты стал задумываться о том, чтобы попробовать секс с другой девушкой?

Натан бросает на меня долгий и пронзительный взгляд. Без слов понятно, что очень давно. Не месяц и даже не год. Больше.

— Не думай, что мне легко дается этот разговор. Признаваться тебе в подобном жутко страшно. Это как прыгнуть с обрыва в черную бездну. Ты не знаешь, что ждет внизу и ждет ли что-то вообще. Можно сказать, я ставлю на кон всю свою жизнь.

— Рисково.

— Согласен. Но ты всегда отлично меня понимала и с готовностью шла на эксперименты.

— Не сравнивай анальный секс или секс в общественном месте с тем, что ты предлагаешь!

Я злюсь и хватаю подушку. Бросаю ее в мужа. Натан с ловкостью уворачивается и делает очередную затяжку.

— Мне сложно представить, как технически возможно то, о чем ты говоришь!

— Мне пока тоже.

— Не исключено, что я захочу подать на развод, Левицкий! Ты думал о таком исходе?

Внутри все вибрирует после сказанных слов. В действительности я этого не хочу. Каждая клеточка тела отторгает такой вариант развития событий. Пожалуй, даже сильнее, чем отторгала предложение Натана.

— Развода не будет, Влада. Ни при каких обстоятельствах.

— Ты как всегда чересчур самоуверен. Если я тебя не удовлетворяю в сексуальном плане, то, может, найдется та, что справится с этим лучше меня?

— Ошибка номер один — полагать, что люди стремятся к свободным отношениям, потому что им чего-то не хватает. На самом деле это не так. Я до одури тебя хочу. Постоянно, каждый день. Но можно попробовать расширить границы дозволенного и дать нашим отношениям новую форму.

Я слушаю Натана, затаив дыхание. Боюсь, что упущу что-то важное для себя.

— Мы придумаем собственные, совершенно иные правила. Поработаем над безопасностью, ревностью и доверием. Будем знать, что у нас есть право на свободу и только нам решать, пользоваться ею или нет. Дело в том, что общество всегда навязывало мысль, будто моногамия — это что-то, само собой разумеющееся. Но действительно ли она подходит всем и каждому? Как ни крути, человек полигамен и иногда ему нужен отказ от чертовых ограничений.

Натан выбрасывает тлеющую сигарету и закрывает окно. Я рассматриваю фигуру мужа, вспоминая, как несколько минут назад нуждалась в соединении наших обнаженных тел. Никогда не было важным, являемся ли мы первыми и единственными друг у друга. Пусть бы Натан перетрахал сотню женщин, но не после меня.

— Чтобы прятать своих демонов, люди идут на измены, — продолжает муж. — Так ведь проще и безопаснее, если партнер ничего не узнает. Общество молча закрывает глаза на подобные вещи, в чем противоречит собственным же принципам о моногамии. В то время как свободные отношения считаются неправильными и аморальными. Где логика, Влада?

— Не знаю.

— Я не хочу поступать так с нами. Хочу дать выбор. И тебе, и себе.

— Забавно, что у моего мужа появилась какая-то новая жизненная философия, а я о ней впервые слышу, — фыркаю в ответ.

— Я поделюсь, если захочешь.

— Вдруг она мне не подойдет?

Натан опускается на кровать и накрывает мое тело своим. Не в глаза смотрит, а в душу заглядывает. После сказанного он по-прежнему родной и близкий. Самый-самый.

Что со мной? С ним. С нами.

— Ответ на этот вопрос не так важен, как право задать его. Мы молоды и открыты к экспериментам. У меня нет никаких прогнозов на будущее, но, как только один из нас поймет, что ему не подходит подобный формат, мы сразу же закончим, Влада. Я тебе обещаю.

* * *

— Макарова здорово потрепала мне нервы под конец рабочего дня, — жалуюсь мужу по дороге домой. — Я, конечно же, пыталась быть терпимой, но это оказалось адски сложно.

— Ты не обязана быть терпимой, Влада, — настаивает Натан, сворачивая на нашу улицу.

— Я же на работе. Это дома можно скандалить и устраивать истерики.

— Слушай, отправь ее в следующий раз ко мне, ладно?

Я благодарно сжимаю руку мужа и смотрю на дорогу.

Сотрудничать с Макаровой оказалось почти непосильной задачей даже для меня. За много лет работы с самыми разными людьми должен был выработаться иммунитет, но ничего подобного не произошло. После разговора с менеджером завода металлоконструкций руки дрожали почти полчаса.