если не будет защищать неподчинение Церкви светским чиновникам и государству, то напрасна вера его. Церковь – Христова, а не этого случайного люда, который учтиво именует себя сенаторами, тайными советниками или императрицами. Так его учил отец Иван Мациевич, который честно служил Богу и людям на такой неблизкой отсюда Волыни, неблизкой Украине, так его учили в Львовской духовной академии, в незабываемой Киево-Могилянке, так он сам как проповедник говорил в Новгород-Сиверске, в Спасском монастыре на Черниговщине, в других городах и селах, куда судьба до сих пор забрасывала. Потому что если Церковь попадет под пяту какому-нибудь чиновнику, какому-то государству, то зло большое над миром поднимется: государства, тем более Россия, воюют и заставят зависимых душпастырей благословлять убийство, а это же измена Христа, государство всегда совершает какие-то безобразия (изредка кается задним числом, но только всегда поздно) и сделает душпастыря соучастником всех злодеяний и гнусностей. А когда на троне такая особа, которая убила собственного мужа, приблуда неизвестно из каких стран, не имеющая на трон тот и капли права – она проиграет в карты церковные поместья, что жертвенно собирали наши отцы, она же просто раздаст любовникам, нет числа которым…

   Нет, думал митрополит, он до последнего должен стоять.

   7

   Императрица Екатерина невзлюбила Арсения Мациевича еще задолго до встречи с ним – сколько волка не корми, а он всё равно в известную сторону будет смотреть, – жаловалась она перед судом Орлову. – Малоросса сколько не корми, а он в свою степь посматривает. Один Калнишевский чего стоит…

   После ее коронации, после торжественного богослужения, когда хоры церковные возносили ее имя, казалось, до погожих сентябрьских небес, императрица давала аудиенцию самым сановитым персонам империи.

   Те персоны, удостоенные такой чести, должны были почувствовать все величие события, истинное величие новой императрицы, ее стремлений и замыслов. На такое наводила даже невиданная до сих пор пышность торжеств – для въезда императрицы выстроили быстренько несколько триумфальных ворот. Даже ночью, при кострах, тюкали топорами строители на Тверской, в Земляном городе, в Белом, в Китай-городе, разукрашивали дома веточками ели и коврами, колокольня Ивана Великого сияла иллюминациями, а на Красной площади выставили столы с питьем и яствами. На триумфальных арках красовалось: "Закон руководит, меч защищает".

   Императрица милостиво удостаивала аудиенции сановников. С кошевым атаманом Петром Калнишевским, который прибыл от Украины, она перебросилась лишь несколькими словами, зато раздольная беседа кошевого состоялась у наследника престола сына Павла.

   – Челом бью на защиту земли своей, – говорил почтительно семидесятилетний атаман, седой весь, но летам неподвластный, какая-то особенная мощь чувствовалась в нем, обветренному всеми степными ветрами, тугому и упругому, словно не было за спиной стольких походов и пережитого. – Землю нашу отбирают сербы, волохи, греки, и другой неизвестно откуда пришедший люд. На Прогное помещики ваши захватили соляные озера…

   Императрица не забыла расспросить сына о том разговоре.

   – Опять кошевой, как его предшественники, просил жалования, пороху и еще чем-то надоедал? – в голубоватых глазах императрицы блеснула лукавой искоркой улыбка – она еще долго ходила после коронации, словно земля под ней была такой упругой, что прогибалась.

   – Нет, – крутнул головой сын. – Говорил, что новыми набегами грозит крымский хан, что русские помещики отбирают силой промыслы соляные, земель немало в ширину и вдоль, с лесами и рыбными ловлями занимают. А еще беспокоился, чтобы пошлина несправедливая снята была на вывоз скота, зверя и меха, и ввоза товара… О мартовских статьях Хмельницкого напомнил…

   – Не быть ему кошевым, – желтыми огоньками вспыхнули глаза императрицы, и земля под ногами отвердела. – Мы сами скажем ему, когда он будет нужен нам, и так же, когда отпадет надобность.

   В уме она уже прикидывала, кому должны принадлежать эти благодатные земли, кого помнить должна за дорожку к трону; не Калнишевскому мозговать за нее, кем заселять тамошние края. И так же неслучайно связала в мыслях Арсения Мациевича с кошевым. Года три перед смертью Елизаветы они встретились случайно, когда Калнишевский, военный писарь Артем Кумпан и прежний атаман Павел Кириллович приехали в очередной раз с депутацией хлопотать. Крепкие стены Петропавловской крепости, надежно берегут они в Тайной Канцелярии каждое, хотя бы пустяковое донесение, в том числе разговор Мациевича из Калнишевским.

   – Хоть у вас, Петр, и чуб побелел, но исправный еще запорожец, – с улыбкой осматривал Калнишевского Арсений, – и одежда вам эта к лицу, видно сразу, что из края казацкого.

   – Был край казацкий, а теперь неизвестно чей, – помрачнел Калнишевский. – Наплывает отовсюду на земли наши люд чужой, сербы, болгары, валахи, армяне, греки, россияне-старообрядцы, что в Речи Польской служили. Охапками их поселения возникают, говорят при дворе, что границу они с юга будут стеречь – только сторож из этого пришлого люда, как из клочьев кнут… Может, хоть вам, владыка, на душе спокойнее, потому что душпастырь живет по Божьему закону.

   – Если бы так, – не смог скрыть в голосе горечь Арсений. – Кесарю ныне маловато кесаревого… Именной указ императрицы требует, чтобы архиерейские и монастырские поместья управлялись в дальнейшем не монастырскими прислужниками, а отставными офицерами. Шастают они монастырскими подворьями, кони, инструмент и другое добро арестовывают, в казну, мол, только казна их до суда Божьего не будет видеть… Под топор ложатся монастырские леса.

   – Отчего же молчите, владыка, почему же другие высокие духовные лица защищаться не хотят?

   Калнишевский сказал и осекся, пожалел о вырвавшемся невольно. А он сам разве подал хоть какой-то голос, когда из Петербурга приказали ввести в школах русский язык, и уже вскоре на Левобережье закрылись восемьсот украинских школ? Или когда историю его края из Глухова похищали, все дипломатические и другие государственные документы вывозили в московский архив Главного штаба?

   – Петр, не думайте об этом, – крутнул головой Арсений так, словно мысли свои Калнишевский вымолвил вслух. – Написано же: есть время разбрасывать камни, есть время собирать их. А судит Всевышний, значит, соберутся…

   Арсений искренне рад был встрече с земляком, в душе как-то потеплело, словно на минуту смог перенестись в родной край. В златоверхий Киев, где альма-матер, академия Петра Могилы, Святая София, в которой витает еще дух Ярослава Мудрого и под звоны соборные преосвященный Варлаам, архиепископ Киевский, в далеком 1723 году рукополагал его в иеромонахи. Не раз приходило в голову вернуться на Украину, и подавал просьбу об этом. Когда в монастырях стало больше