тело полностью потеряло чувствительность; затронуты все системы. Как я уже говорил, это инсульт в бассейне передней мозговой артерии; его эффект сродни удару молотком по голове. Некоторые органы у нее работают, легкие функционируют; мы не знаем, как инсульт повлиял на ее мозг, но скорее всего, она больше не придет в сознание. Сделать ничего нельзя; ей осталось недолго.

///////

Я поправила прядь волос, упавшую ей на глаза. Она всегда так беспокоилась о своей прическе. Аккуратно стриглась, делала перманент и каждую неделю накручивала волосы на бигуди. Даже на картофельном поле она повязывала на густо залитую лаком прическу платок. А в мои подростковые годы состояние моих волос было у нас постоянным поводом для ссор.

– Мама, ты меня слышишь? Я здесь, – я взяла ее безвольную руку в свои, погладила пальцы, все еще крупные и сильные. – Я здесь.

Ее глаза медленно раскрылись; губы беззвучно зашевелились, и я заглянула в самую глубину ее серо-голубых глаз. Страх, замешательство, дикий зверь в панике.

– Мама, ты в больнице, у тебя был инсульт, но теперь все хорошо, я здесь. – Я увидела в ее глазах ужас и узнавание, и горло мне перехватил тошнотворный спазм. Она была жива и в сознании, запертая в ловушке собственного парализованного тела. – Просто закрой глаза, мама, постарайся поспать, это поможет.

Поможет кому? Ей это не поможет.

Пока она спала, я подстригла ей ногти, пилочкой придала им форму, а потом накрасила ее любимым перламутрово-розовым лаком. Закончив, я опустила мамины руки на кровать, розовые ногти странно выделялись на ее широких кистях. На ночь приглушили свет, и я осталась сидеть в голубом коконе, глядя, как скачут вверх и вниз цифры на мониторе.

4. Бежать

«Не ходи в лес. Егерь ставит на лис капканы, которые запросто оттяпают тебе ногу, вот так! – Мама хлопает в ладоши и переплетает пальцы, изображая, как железная ловушка захлопывается и откусывает мне ногу. – Ты сама все знаешь – сколько раз тебе повторять? Но вазу все равно возьми».

Я осторожно складываю охапку пролесок на стол и иду в кладовку за вазой. Оттуда слышу, как домой возвращается папа.

«Какого черта, она что, опять в лес ходила? Убери отсюда эту вонючую дрянь. – Через щелку в двери мне видно, как он сметает пролески со стола и вышвыривает их в сад. – Ну-ка, выходи из кладовки. Тебе нельзя ходить в лес, никогда, слышишь! Надевай ботинки. Если тебе нечем заняться, пойдешь со мной работать».

///////

Прошли два дня, а мама все еще дышала; свет сознания в ее глазах постепенно затухал, но тело продолжало бороться за жизнь. Ее перевели в отделение для инсультников, где медсестры лучше понимали, что ей нужно. Похоже, больше всего ей нужна была пища, но глотать она не могла: ее горло не воспринимало сигналов мозга. В то утро они собирались вставить ей через нос в горло трубку для кормления, чтобы жидкая пища поступала по ней прямо в желудок. Накануне вечером темноволосая медсестра объяснила мне, как все будет происходить: «Лучше тебе не приезжать, пока доктор не закончит процедуру, дорогуша. Смотрится это страшней, чем есть на самом деле; лучше отдохни с утра и приезжай попозже».

Так что я отправилась в Черный лес. Это не был обдуманный или запланированный поступок, меня потянуло туда инстинктивно, непроизвольно. Ребенком я знала, что в лесу опасно, взрослые много раз меня предостерегали, но я шла туда все равно. Мне нужно было в лес. И вот теперь, почти пятьдесят лет спустя, все та же тяга привела меня туда же и усадила на поваленный ствол среди деревьев. Весной здесь появлялся ковер из пролесок – тысячи, миллионы танцующих голубых головок повсюду, куда ни глянь. Несмотря на стену темных сосен, пролески выдавали в этой местности древний лиственный лес. Эта древность до сих пор ощущалась в воздухе, темная, укрытая от глаз, заповедная, потусторонняя, а в самом центре ее, в сердце леса, была территория егеря. Здесь-то и стояли фазаньи вольеры.

Большая поляна была окружена высокой изгородью для защиты от лис, а за ней, вокруг деревянных вольеров, стоял еще один заборчик, пониже. Здесь из крошечных птенчиков выращивали взрослых фазанов. Притаившись на корточках в кустах, я часами смотрела, как егерь ухаживает за малюсенькими пушистыми шариками, не старше нескольких дней от роду, но уже с отчетливыми полосками на спинках. По мере того как они росли, он переводил птенцов из одного вольера в другой, пока они не превращались в щуплых неказистых подростков, готовых выйти на свободу. Тогда их выпускали из вольеров, и они начинали свою жизнь под прикрытием высокой изгороди. Это были ручные птицы, они разгуливали свободно, но к ужину всегда возвращались домой. Вечерами, перед наступлением темноты, егерь приходил с мешком и рассыпал в листве зерно. И свистел. Низкий, повторяющийся, монотонный свист. Фазаны знали его и со всех ног неслись на этот звук, сотни доверчивых птиц бежали к своему хозяину, к человеку, который был для них источником еды и защиты всю их коротенькую жизнь. Тогда я бесшумно кралась обратно домой, чтобы успеть до темноты.

Вновь вернувшись в лес, я по привычке подобрала длинную палку и ворошила листья впереди себя в поисках лисьих капканов, ритмично двигая ею из стороны в сторону, как в детстве. Но капканов давно уже не стало. Отодвинув листья в сторону, я случайно обнажила отверстие в земле, глубокий лаз. Куда больше кроличьей норы, но поменьше барсучьей: лисье логово. Но лис в нем не было; вход был засыпан сухими листьями, а вокруг никаких следов. Лисы ушли, отправились в другие края.

Мне не понадобилось пролезать под оградой фазаньего загона; она была сломана и смята, и я свободно шагнула внутрь, мимо тяжелой калитки, свисавшей с петель. Внутри земля поросла папоротником и колючими кустами, но я все еще слышала свист егеря. Рано или поздно у всех молодых фазанов отрастали маховые перья, и тогда егерь открывал калитку. В этот день он свистом подзывал их, стоя снаружи загона, и они выбегали за ним в лес, клюя свое зерно, не замечая, что калитка за ними захлопнулась, не подозревая о том, что ждет их впереди. Взрослая жизнь, в которой они были совершенно свободны. Свободны либо жить дикими птицами, либо каждый вечер возвращаться к зерну и свисту, что они обычно и делали, всецело доверяя своему хозяину. Но однажды он приходил без зерна, зато с лающими собаками, которые гнали фазанов вперед до тех пор,