Если на женщину тянет любоваться издали, рассматривать с выгодной точки, как музейный шедевр, а коснуться ее не хочется — что-то здесь не в порядке. Что-то перемудрил покойный Анатолий Валентинович, трудно пожелать ему царствия небесного — человеку, который пожелал жить в такой квартире и иметь такую жену.

Но, возможно, пластический хирург был здесь абсолютно ни при чем, а холод, наполнявший комнату и не позволявший зародиться типично мужским мыслям в отношении красавицы вдовы, являлся изначальной принадлежностью Ксении Михайловны, дочери своего высокопоставленного батюшки, а следовательно, неприступной, по определению, недотроги.

— Присаживайтесь. — Без упоминания имени-отчества (зачем царице помнить имена холопов) Ксения Михайловна указала на шаткий с виду, поставленный возле своего ложа стул. Глебов присел, почувствовав облегчение — рядом с вдовой, на ложе, он долго не вынес бы. Стул, хотя и дизайнерской выпендрежной конструкции, оказался вполне крепким, и Георгий Яковлевич слегка расслабился. Исключительно физически. Но не морально.

— Ксения Михайловна, — отпугивающим басом проклокотал Глебов; прочистил горло, откашлявшись, и продолжил нормальным голосом: — Ксения Михайловна, приношу вам свои соболезнования…

Движение черно-белой офраченной ручки дало понять, что ритуал соболезнований можно опустить. Двигались только руки, лицо оставалось нетревожимо-гладким. Ни морщинки, ни слезинки, ни бессонной тени под глазами. Не поймешь, о чем свидетельствует это бесстрастие: то ли об отсутствии горя, то ли, наоборот, о горе до такой степени сокрушительном, что страшно дать ему вырваться вовне. Вырвавшись, оно толкнет на самоубийство или другой безумный поступок.

— Вы — следователь? Вы пришли задавать вопросы. Задавайте.

— Ксения Михайловна, вашему мужу кто-нибудь угрожал?

— У пластических хирургов неблагодарная работа — всегда найдутся недовольные результатами операции. Знаете, психически неуравновешенные особы, которые сами не знают, что им нужно, и ждут, что новая внешность радикально преобразит их жизнь. Если этого не происходит, они считают, что во всем виноват хирург. Их должны отбраковывать психиатры еще на подступах к операции, но небольшой процент таких больных всегда просачивается. Да, они могли угрожать.

— Вам известны такие случаи? Ваш муж называл фамилии, имена?

— Спросите лучше в клинике, они должны вести учет подобным пациентам. Но не думаю, что на этом пути вы обнаружите убийцу. Если такие угрозы и были, Толя не придавал им значения, иначе он поделился бы со мной. Мы были очень близки, он полностью доверял мне.

Последняя фраза не изменила бесстрастности лица — так же, как впервые произнесенное вслух имя покойного супруга. «Отлично держится», — отметил Глебов, чувствуя, однако, в этой сдержанности нечто неестественное. Пусть это затруднило бы выполнение его служебных обязанностей, он предпочел бы, чтобы вдова Великанова разрыдалась перед ним, а потом, еще не отошедшая от слез, заговорила наконец со следователем по-человечески и выложила уйму непричесанных подробностей, среди которых мелькнул, наконец, смысл и этого союза хирурга и принцессы, и этой неприветливой квартиры, и этого стылого, как чугунный противень на морозе, супружеского ложа. Иначе Глебов не представлял, как понять убитого, а следовательно, кто и зачем способен был его убить.

— Тем лучше, если он вам доверял. Вы женщина, вы должны тонко чувствовать его настроение. Был он в последнее время печален, встревожен? Рассказывал вам о своих проблемах?

Наконец-то гладкое личико передернулось! Правда, более человечным от этого не стало — заострилось, напоминая хищную мордочку куницы или хорька. Пластический хирург способен изменить форму носа или разрез глаз, но не в силах изменить мимику, а в мимике отражается строй души, и с ним уж ничего не поделает целый легион хирургов.

— У него была одна проблема… Марат Бабочкин!

— Это второй хирург из шоу «Неотразимая внешность»? — уточнил Глебов. Даже если бы он не провел подготовительной работы по делу, о шоу Великанова во всех красках узнал бы от дочери, главной в их семье фанатки таких недоброкачественных, на его старосветский вкус, зрелищ. Что с ними, женщинами, поделаешь, в любом возрасте интересуются красотой морды лица…

— Вы не ошиблись. — Лицо разгладилось, и все-таки предшествовавшая гримаска наложила на него, в глазах Глебова, отпечаток, который не стерся до конца их беседы. — Второй. Который хотел стать первым! Из кожи лез! Откровенно говоря, Толю он подсиживал.

— В чем это выражалось?

— Я не в курсе всех тонкостей их служебных взаимоотношений, поскольку далека от мира телевидения. Но буквально за день до… — Ксения сглотнула, дрогнув белоснежным горлом, — до убийства Толя сказал мне, что Марат стал болезненно амбициозен, пытается задвинуть его на вторые роли, выпячивая в шоу лишь себя, любимого. С Маратом в последнее время было трудно работать, и это очень не нравилось Толе. Он сказал, что, если будет продолжаться в том же духе, он уйдет из этого скандального шоу-бизнеса.

— Вы полагаете, он серьезно собирался покинуть телевидение? Уступить место коллеге?

— Что вы! Продюсеры его бы не отпустили. Кто такой Великанов — и, простите, кто такой Бабочкин? Это величины, не подлежащие сравнению! Я не говорю, что Марат — плохой хирург, но Толя… Толя был особенный. Это был скульптор человеческой плоти. Истинный художник.

Любой другой юный следователь на месте Вени Васина остался бы разочарован тем, что оказался смещен под командование Глебова. Любой другой — но не Васин. В придачу к своей застенчивости, которая могла трактоваться как недостаток и как достоинство, он обладал другим амбивалентным свойством: он не был честолюбив. С одной стороны, это не сулило ничего хорошего, предполагая, что Васина будут постоянно вытеснять с главных мест, затирать локтями, задерживать назначение следующего звания. С другой — отсутствие честолюбия заставляло Веню с легким сердцем принимать то, что его рвущегося вверх по лестнице званий сослуживца вогнало бы в тяжелую депрессию, и переживания на тему «Почему другие, почему не я?» не отнимали у него сон и аппетит. Потому Васин бодро принялся за работу под глебовским руководством.

Кроме того, трезво оценивая свои возможности, Веня не стыдился признать, что ему недостает опыта. Он не знал, как справиться с этим сложным делом, и присутствие Глебова ему здорово помогло, сняло с него ответственность, которой он тяготился. В определенном смысле то, что Глебов взял на свои широкие подполковничьи плечи самую антипатичную часть обязанностей, стало для Вени благодеянием. Теперь он мог заняться тем, что по-настоящему любил: работой с людьми. Он живо интересовался и самим убитым Великановым, и коллегами, которые его окружали и которые должны были кое-что знать о причинах, за что Великанова могли убить…В частности, именно на Васина Георгий Яковлевич Глебов возложил проверку версии номер один: убийство на почве мести пациента, недовольного операцией, проведенной самим хирургом Великановым. Для проверки этой версии необходимо было тщательно пересмотреть списки всех пациентов, прооперированных Великановым в последнее время, и допросить некоторых из них.