Сулима оглядела всех, спокойно дожидаясь тишины, а когда зазвенело полнейшее безмолвие, неторопливо начала, не сводя с меня черных затягивающих глаз:

— Ровно год назад мы собрались у тебя, Миша, и с того дня все стало меняться к лучшему — и в твоей жизни, и в моей… У Светланы и Маши, у Инны… Ну, ладно, без имен! М-м… — она призадумалась. — Мы стали немного другими, потому что иным стал ты сам. Или был? — по Ритиным губам скользнула озорная улыбка. — Неисчислимая куча народу не сделает за всю свою жизнь столько, сколько тебе удалось… совершить, да, именно совершить за один этот год. И я желаю тебе расти и дальше, меняться самому и менять нас! За тебя, Мишечка!

— За тебя! — облегченно воскликнула Инна.

— За тебя! За тебя! — зашумела вся наша большая компания.

Сошлись сосуды, звеня и клацая, я чокнулся с Инной, дотянулся до Альбинки и Насти. Вино — густое, терпкое, пахучее! — как будто миновало желудок, сразу растекаясь по венам, грея, веселя и отпуская на волю.

Изнуренные долгой бескормицей одноклассники набросились на холодное и горячее без разбору, уплетая кулинарные изыски под свежий воздух и дружеские подначки. Уютная сытость пришла не скоро…

— Мон шер Мишель, — томно воззвал Зенков, ложкой ковыряя теплый еще, поджаристый биточек, — научно-техническое творчество молодежи увядает и чахнет, как «прощальная краса».

— Во-во! — поддакнул Андрей. — Цели нет.

Вдумчиво дожевав пирожок-кныш, я мотнул головой.

— Нам сейчас не цель нужна, а известность. Прислушиваются к тем, о ком говорят, — я смолк с ощущением, что важная мысль вильнула хвостом и ушла в глубину. — Есть одна идейка… Стоп. А вы чего? Где инициатива снизу?

— Так мы завсегда! — преданно вытаращился Дюха. — И вообще…

— Мон шер Андрэ, всегда завидовал твоему умению емко и ясно выражаться! А какая идейка?

— Электронная почта, — я на пальцах объяснил друзьям, что за зверь «E-mail», а по улице, словно контраста ради, прошествовала худощавая старуха с крючковатым носом и вечно поджатыми губами. Закутанная во все черное, она плыла зловещим «дореволюционным» пугалом, бросая на нас недобрые взгляды.

— Чё за ведьма? — громко прошептал Изя.

— Соседка, — боязливо ответила Настя, дождавшись, пока старуха скроется из виду. — Живет на даче, но каждый день ездит в церковь. А нас нехристями обзывает!

— Вот, взрослые вроде, — брезгливо скривил губы Женька, — а верят во всякую ерунду. И ведь не докажешь им ничего!

— А нам это зачем? — фыркнул я. — С какой стати что-то им доказывать? Пускай они обоснуют гипотезу бога, а мы послушаем!

— И вообще! — развоевался Андрей. — Отделили церковь от государства? Пора и от общества отделять! Пускай на квартирах собираются и полы лбами околачивают!

Зине антирелигиозная пропаганда надоела, и она капризно испустила:

— Музыку! Где музыка?

Изя, спешно набив рот колбасой, вылез из-за стола, вытирая руки о штаны под горестные Алькины вздохи, и вот приложился к скрипке, взмахнул смычком. Я поразился — тонкие пальцы Динавицера извлекли не жалкие взвизги самодеятельного лабуха, а музыку. Ритмы прихотливо менялись, но тема звучала единая — томные цыганские перепевы, то с налетом неуемного страдания, то шальные и страстные, зовущие вдаль, в степь, за край…

— Ай, да нэ-нэ… — заунывно тянул Изя, встряхивая кудрями.

Светлана подыграла ему на гитаре, добавляя разгульных нот, и вот вышла Рита, изображая Эсмеральду. Затянув на узенькой талии старую, вылинявшую скатерть, она закружилась в танце, сочетая изящное фламенко и удалую таборную пляску. Гибкое, сильное тело будто переливалось, следуя забористой мелодии.

Настя моя недолго держалась, тоже выбежала на травку, а Инна выступила третьей.

— Ай, красавицы! — дурачился Изя. — Ай, бахталэ ромалэ!

Девушки словно затеяли бескровный баттл — гладкие руки взлетали, шаловливо разметывая волосы, а дразнящие изгибы бедер завораживали. Инна, Рита и Настя поразили меня неожиданным и удивительным сходством — высокие, стройные, три грации улыбались одинаково дерзко, напуская на зрителей колдовскую истому и разгоняя пульс.

— Ай, чаялэ! — взвыл Изя.

Гости неистово захлопали, засвистели, словно расколдованные «цыганским» кличем. Сцедив глуповатую улыбку в ладонь, я встал.

— Хочу сказать тост! — помолчав, поднял кружку с вином. — Настя свидетель, в прошлом году мы всей семьей готовились уехать на Дальний Восток. Я очень, очень рад, что отца удалось отговорить от этой затеи, что не пришлось учиться в чужом, не родном классе. Да, вы все мне очень дороги, особенно девочки… Ладно, ладно, не девочки тоже! За вас. За всех!

— Ура! Ура-а! — тонко закричала Маша. Ее поддержали, и радостный ор разнесся по всей улице.

Лениво тявкнул соседский пес, недовольный побудкой, а сверху, словно отвечая близняшке, плавно опадало курлыканье — в ясной синеве трепетал журавлиный клин.

Тот же день, вечером

Первомайск, улица Дзержинского

— Спину ломит, руки отваливаются, — хныкала сестричка, — ноги, как не родные… Так… Столько свеклы перетаскала!

— …Жаловалась доктору баба Настя, — жестокосердно подхватил я, мешая деревянной лопаткой скворчащую картошку, порезанную соломкой.

— Издеваешься, да? — страдальческим голосом отозвалась девушка, с трудом заводя руки за голову. Со стоном прогнувшись, она посетовала: — Шея тоже болит! Сильно!

Котлеты прожарились с обеих сторон, и я плеснул в ярко-алую, подпаленную снизу сковородку немного кипятка из чайника — пускай доходят. Пар негодующе зашипел, но под крышкой сразу утих, выпуская глухое недовольное ворчание.

— А вот я тебе сейчас массаж…

Вытерев руки, я положил ладони на покатые плечи Насти и бережно вмял пальцы, заодно высвобождая чуток своей энергии.

— Хорошо так… — пролепетала сестренка, размякая. — Печет даже…

— Мышцы расслабились, вот и греют, — выкрутился я.

С усилием огладив стройную Настину шейку, подумал, что «попаданцу» без сверхспособностей ничего не светит в прошлом. Угодишь в «эпоху викингов» — свирепый вонючий ярл мигом оприходует тебя в рабы-трэли, и будешь ты навоз месить, бесплатно любуясь холодной синевой фьорда. А в «эпоху застоя» лучше даже не соваться, если у тебя за спиной, как у Деда Мороза, нет мешка с ноутбуками, смартфонами и прочими ништяками.

За то, что я здесь, в благословенном семьдесят пятом, надо сказать «спасибо» энергии моего мозга. Она у меня сильнее, чем у… чуть не сказал — «у нормальных людей». Вот и весь бонус от природы или эволюции! Без этой «Силы» я не смог бы срываться на сверхскорость, не сумел бы вылечить Суслова, Брежнева, а теперь еще и Андропова. Милосердие тут вторично…

«А ведь это опасный след, — с нарастающей тоской подумал я. — Стоит только Михаилу Андреевичу понять, что Миша Гарин и Миха „Хилер“ — одно и то же лицо, как я буду раскрыт…»