Джексон устроился на своем месте в экономклассе, двадцатый ряд, у окна. Он мог бы позволить себе полететь бизнес-классом, но зачем без нужды швырять деньгами. Похоже, он остался сыном своего отца.

Он был богат. Неожиданно, абсурдно богат. Бинки сделала его единственным наследником своего состояния — двух миллионов фунтов стерлингов в облигациях и акциях, которые пролежали в депозитной ячейке все эти годы, за которые она не потратила ни пенни на что-либо, кроме своих кошек. «Моему другу, мистеру Джексону Броуди, за его доброту». Он заплакал, когда поверенный зачитал эту строчку. Заплакал, потому что не проявлял к ней особенной доброты, заплакал, потому что у нее не было друга получше, потому что она умерла в одиночестве и никто не держал ее за руку. Заплакал, потому что превращался в бабу.

Два миллиона, при условии, что кошкам будет обеспечен должный уход. Это относится и к потомству? Ему придется заботиться о кошках Бинки год за годом, до самой смерти, а потом Марли и ее потомкам тоже придется за ними присматривать? Первым делом он их всех стерилизует и кастрирует. Он знал, что не заслужил этого, тут и говорить не о чем, это как выиграть в лотерею, не купив билета. Но если так, то кто заслужил? Уж точно не ее единственный кровный родственник Квинтус. Который нашел теткино завещание в пользу Джексона и попытался убить его, чтобы ему не досталось состояние. И наверняка убил бы свою тетку, если бы она не опередила его, тихо умерев от старости.

Сначала Джексон переживал, что деньги грязные, что они вышли из алмазных копей, добыты кровью, потом и рабским трудом черных землекопов, «нэгров». Грязная нажива. Он даже подумывал отдать все Хауэллу. «Потому что я черный? — спросил Хауэлл, вытаращившись на Джексона, будто у того выросла вторая голова. — Вот ты шизанутый». И Джексон решил, что, пожалуй, считать Хауэлла символом всех жертв в презренной истории имперской эксплуатации — это немного чересчур. Хауэлл с Джулией играли в криббидж за столом в Викторовой гостиной, попивая джин. Джулия грохнула пустым стаканом по столу и сказала: «Плесни-ка мне еще». Этих двоих он бы ни за что не взялся перепить.

Хауэлл с Джексоном остановились в отеле «Гарден-хаус», дома-то у Джексона больше не было. Джулия предложила им приют, но Джексон и подумать не мог о том, чтобы жить в старом, холодном доме Виктора и спать в комнате, последней обитательницей которой была кто-нибудь из потерянных сестер Ленд.

Он сам рассказал Джулии. Отвел ее в полицейский морг посмотреть на хрупкие заячьи косточки. («Это против правил, Джексон», — мягко упрекнул его судмедэксперт.) Джулия сильная, он знал, что она сможет без истерики посмотреть на то, что осталось от крошечного скелета Оливии. Она протянула руку к сестре, но патологоанатом сказал: «Не трогайте, милая. Позже, позже вы сможете до нее дотронуться», и Джулия убрала руку и прижала ее к сердцу, как будто сердце у нее вдруг заболело, и охнула, очень тихо. Джексон и не знал раньше, что одно маленькое «ох» может быть таким невыносимо печальным.

Джексон сочинил такую историю: он выгуливал собаку, и собака потянула его в сад Бинки, где принялась рыть землю в зарослях, и лаяла, лаяла, пока Джексон не подошел посмотреть, в чем дело, и тут-то он и обнаружил тело Оливии. «И где сейчас ваша собака, инспектор?» — спросил первый же детектив, прибывший на место преступления. «Убежала», — пожал плечами Джексон, не потрудившись добавить: «Теперь просто мистер Броуди». Про визит в монастырь он не сказал ни полиции, ни Джулии. Он считал, верно или нет, что если Сильвия хотела открыть правду, то ее дело решать кому и когда. Он пообещал сохранить тайну исповеди, он дал слово. «Похоже на трагический несчастный случай, — сказал он следователю. — Промашка полиции. Тридцать четыре года прошло, что уж теперь».

Хауэлл налил джина себе и Джулии.

— Почему вы не идете к нам, мистер Би? — спросила она. — Мы могли бы втроем во что-нибудь сыграть.

— Мы можем попытать счастья и отыграть половину твоих непомерных и незаслуженных деньжищ, — добавил Хауэлл.

Джексон отказался.

— Жалкое бздыкло, — прокомментировал Хауэлл.

Можно помочь Хауэллу открыть свое дело. Часть денег положить в трастовый фонд для Марли. И сколько-нибудь дать Лили-Роуз. Он заходил к Тео, видел открытку с розовым цветком на каминной полке. Ни один из них о ней не обмолвился. Лили-Роуз заварила чай, и они сидели в саду и ели бисквитный торт с джемом и взбитыми сливками, который испек Тео. «Вкуснятина, правда?» — со знанием дела сказала Лили-Роуз.

И на благотворительность надо что-нибудь отдать, хотя бы для успокоения совести. Выяснилось, что деньги заработаны не на алмазах. Давным-давно предок Бинки Рейн вложился в строительство американских железных дорог, так что деньги были добыты кровью и потом тех, кто строил «Юнион» и «Центральную тихоокеанскую» (китайцев? ирландцев?), что, по мнению Джексона, тоже было не особенно этично, но что уж тут поделаешь?

Какой благотворительный фонд выбрать? Их так много. Нужно посоветоваться с Амелией, ей полезно будет погрузиться с головой в новое дело. Она «немного переутомилась», как объяснила ему Джулия, и приняла слишком много таблеток и теперь «отдыхает» в больнице.

— Хочешь сказать, что она пыталась покончить с собой? — перевел Джексон.

Джулия нахмурилась:

— Вроде того.

— Вроде того?

Он вызвался привезти Амелию домой из больницы. Она была накачана успокоительным и неразговорчива, но, когда они подъехали к дому на Оулстон-роуд, Джулия ждала на пороге с черным котом, ранее известным как Нэгр, которого она вложила Амелии в руки как приветственный дар.

— Его зовут Счастливчик, — сказала Джулия.

Тем временем Шпулька — потерянная и найденная — развлекалась, пытаясь взобраться по Джексоновой ноге.

Наблюдая, как Амелия зарылась лицом в черную шерстку Счастливчика, Джексон понял, что, возможно, нашел идеального попечителя для Биикиного наследства.

— Как думаешь? — спросил он Джулию позже. — Дом, понятное дело, нужно будет отремонтировать, но потом Амелия могла бы жить там и присматривать за кошками.

— Здорово, она бы и сад могла спасти. — Джулия была в восторге. — Амелия будет счастлива. Какая отличная идея, мистер Броуди!

Джексон позабыл про сад.

— Ты считаешь, это ничего? То есть Оливия же была там все это время, Амелия не распсихуется из-за этого?

Амелия еще не знала про Оливию, Джулия все выбирала «подходящий момент», а Джексон сказал: «Подходящего момента не будет», и Джулия ответила: «Я знаю».

— Думаю, — сказала Джулия, — что это будет очень хорошо. Это будет как раз то, что нужно.

Она повернула голову на подушке и посмотрела на него — они вели разговор о будущем Амелии в постели — и улыбнулась своей широкой ленивой улыбкой. Потом от души потянулась, и ее теплая ножка потерлась о его голень.

— О мистер Броуди, кто бы мог представить, что это будет так восхитительно?