Свадебная церемония должна была состояться в курортном отеле «Медоувуд Напа Вэлли», вход в который был оформлен в виде внушительной стрельчатой арки. Рядом были поле для гольфа, бассейны и роскошные номера внутри деревянных домиков.

Прибыв в отель и поднявшись в номер, мы все стали наряжаться. Лорен надела на брата светло-голубые хлопковые панталончики на лямках. Сама она была в платье, сшитом из нескольких винтажных японских кимоно; отец – в черном пиджаке, белой рубашке и джинсах.

– Ну все, мы пошли, – сказал он почти у самой двери.

Подразумевалось, что я тоже приглашена на церемонию, хотя никто и не произносил этого вслух.

– Стойте. Я еще не готова, – сказала я. Я только и успела натянуть чулки – кожа была влажной, и они застревали на полпути и морщились.

– Все в порядке, – ответила Лорен. – Не торопись. Вот, держи – и она вручила мне Рида.

Стало ясно, что ей предстоит идти, а мне уготовано остаться.

По ее тону и виду я поняла. Они собрались быстро, будто сбегали. Даже не успели распорядиться, чем нам обоим поужинать. Когда я осознала свою ошибку, мне стало стыдно – в основном за то, что я понадеялась. Но они могли бы сказать мне, когда я повесила платье в машине – сказать, что мне не понадобится платье.

– Почему бы вам не прогуляться, например, к бассейну? – предложила Лорен, когда они выходили за дверь.

Я переоделась в джинсы. За дверью каждого номера стояла красная тележка. Я посадила туда Рида, оставив на нем его нарядный костюмчик. Ему хотелось, чтобы его везли, потом несли на руках, потом снова везли. Было сыро и прохладно, слишком прохладно, чтобы купаться.

– Ки, – говорил Рид, показывая пальцем.

Букашка, дерево, бассейн. Свет под тонким слоем облаков, будто под белой оберточной бумагой, был приглушенным, рассеянным, везде и нигде.

Когда мы дошли до места, где заканчивалась мостовая и начиналось поле, я высадила Рида из тележки, и он побежал вперед к краю бассейна, спотыкаясь о комья земли в траве, но удерживая равновесие. Он все время норовил упасть, но будто ниточки под мышками удерживали его, как марионетку. Я побежала за ним, поймала и помогла лечь на живот на бетонном краю бассейна, чтобы он мог дотронуться до воды. Присела рядом на корточки, придерживая его за ногу. Он стал шлепать руками по поверхности воды.

– Шлеп, шлеп, шлеп, – сказала я.

– Леп, леп, леп, – повторил он.

Позади послышались звук мотора и смех. Подняв глаза, я увидела, как мимо проезжает старая спортивная машина блестящего кремового цвета с открытым верхом; какие-то подростки высовывали из окон руки. Машина с треском пролетела по длинной дороге, ведущей с территории отеля – под высоким сводом ветвей деревьев, высаженных в два ряда. Они меняли ощущение пространства, превращали дорогу в огромную, но укромную комнату – сквозь ярко-зеленую листву пробивался свет.

Я не хочу быть здесь, сидеть с ребенком, подумала я. Я хочу быть там, в той машине, вместе с ними.

♦

Однажды вечером, когда Стива и Лорен не было дома, я уложила брата спать и стала исследовать комнаты на втором этаже. Обыскала гардеробную Лорен, где надеялась найти какую-нибудь безделушку, или предмет одежды, или старую фотографию. Какой-то секрет – что-то, что было у нее и чего не было у меня. Я обнаружила баночку белого крема с ямкой на поверхности – там, где его коснулся палец, флакон духов – высокий и тонкий треугольник с круглым стеклянным колпачком, фотографии моего брата. Зеркало в полный рост выгибалось, наделяя меня крутыми бедрами. Гардеробная Лорен разочаровала меня: здесь не было ничего, что говорило бы о ее владелице больше, чем я уже знала.

Через ванную я прошла в гардеробную отца. У него на полках лежали носки, галстуки, сложенные свитера, внутри которых похрустывала тонкая оберточная бумага. В ящичке слева я заметила край маленького конверта из волокнистой бумаги.

Я заглянула внутрь: там была стопка стодолларовых купюр толщиной несколько сантиметров! Никогда в жизни я не видела столько наличных. Зрелище потрясло меня. Такое же удивление я испытала, когда заметила многочисленный выводок божьих коровок, сотни или даже тысячи копошащихся на ветке жучков, тогда как до этого за раз мне попадались только одна-две.

С колотящимся сердцем я провела пальцем по боку увесистой пачки – купюры зашелестели. Они были новенькие и хрустящие, от них пахло спиртным и холстом. От моего прикосновения край стал неровным, пачка расслоилась.

Я взяла одну банкноту, сложила и положила в карман. Потом закрыла ящик и спустилась вниз. Мои ладони вспотели, я вытерла их о джинсы.

Что, если там были камеры? Остались ли мои отпечатки? Я вздрагивала от каждого шороха, словно кто-нибудь мог выпрыгнуть на меня из-за двери в любой момент; ноги стали будто резиновые; по рукам, приятно покалывая, будто пробежал электрический разряд.

Я была воровкой. Но больше я никогда ни одной не возьму. Не стану искушать судьбу. И точка. Ведь если пропажу обнаружит отец, у него появится верное доказательство того, что я порочна до глубины души, что он справедливо отмерил дистанцию, отделявшую его от меня. Помня о своем преступлении, я еще сильнее, чем прежде, старалась им угодить. Срезала цветы во дворе и расставляла в вазах по дому.

С того вечера, когда бы отец ни произнес: «Лиз, нам нужно поговорить» или просто «Лиз», – я сжималась, готовясь предстать перед его судом.

На манекене в витрине торгового центра я увидела оловянно-серый плащ от Benetton – того же серебристого оттенка, что и оборотная сторона древесного листа. Он стоил 79 долларов. Без подкладки, из ткани, чаще идущей на легкие походные куртки. Он симпатично завязывался на поясе, и его взрослый, женственный силуэт напомнил мне о Кэндис Берген – она могла бы надеть что-то подобное на важное совещание в дождливый день.

В следующий раз, когда отец с Лорен ушли, я, содрогаясь от страха и предвкушения, прокралась в отцовскую гардеробную. Непонятно было, уменьшилось ли количество банкнот с моего прошлого визита.

В тот раз, на случай если больше не вернусь, я взяла две.

Самым сложным было разменять сотенные купюры. Их не везде принимали: первую не приняли в кафе напротив школы. Я боялась, что владельцы магазинов заинтересуются, откуда у меня взялась такая большая сумма денег, и в конце концов об этом узнает отец. Поэтому я пыталась действовать украдкой: не заходила в один и тот же магазин дважды, держалась у кассы одновременно уверенно и небрежно.

Зайдя в Benetton, я приготовилась, что кассир не примет банкноту. Но она взяла ее, даже не взглянув. Свернула плащ, опустила его безо всякой упаковки в бумажный пакет и выдала мне вместе со сдачей. Я вышла на улицу – казалось, что плащ был ничуть не тяжелее бумажного пакета. Я будто парила в воздухе – от волнения, что возникает, когда деньги превращаются в вещи.

Вернувшись, я спрятала плащ на дне самого глубоко ящика. Нельзя было его надевать: отец и Лорен могли заметить. Он был частью моей коллекции для университета.