принадлежали к той же Айя, из которой вышла Амерлин, однако это предполагалось. Впрочем, такие неожиданности начались уже давно, когда после прохождения испытания Сайрин выбрала Серую Айя, а не Красную, как ожидали все. Морейн сомневалась, что кто-нибудь из конфидентов Тамры решит рассказть Сайрин о поисках младенца.

На следующий день после наказания второй сестры Морейн появилась в приемной перед кабинетом Амерлин, где за своим письменным столом, прямая и непреклонная, сидела Духара. У нее на плечах красовался красный палантин в ладонь шириной. На ее темном платье было столько алых разрезов, что оно казалось целиком ярко-алого цвета. Духара была доманийкой, стройной и красивой, несмотря на то что ростом превосходила Морейн почти на полторы ладони. Однако выражение пухлых губ не сулило ничего хорошего, а глаза зорко высматривали чужие проступки. Морейн напомнила себе, что, не будь на Духаре палантина Хранительницы, доманийка обязана была бы прыгать, когда ей, Морейн, вздумалось бы щелкнуть пальцами. Не успела девушка открыть рот, как дверь кабинета Амерлин со стуком распахнулась и оттуда широкими шагами вышла Сайрин, в руке она держала листок бумаги.

— Духара, я хочу, чтобы ты... так, а тебе что здесь надо? – рявкнула Сайрин, повернувшись к Морейн, которая поспешно присела перед ней в реверансе, столь же глубоком, в каком склонялась послушницей, поцеловала ее кольцо Великого Змея и лишь потом выпрямилась. Кольцо было единственным украшением, которое носила Сайрин. Ее семицветный палантин был наполовину уже палантина Духары, а покрой темно-серого шелкового платья – простым. Ее довольно пухлое, округлое лицо, казалось, было создано для веселья, но на нем, словно высеченное резцом, застыло неумолимо-суровое выражение. Морейн едва осмелилась взглянуть Сайрин прямо в глаза. Жестокие глаза.

Во рту пересохло, и Морейн изо всех сил старалась не дрожать от холода, который вдруг внезапно показался ей более свирепым, чем в самый трескучий мороз в самом сердце зимы. Поспешные успокаивающие упражнения не восстановили необходимого самообладания. Она уже знала о Сайрин достаточно – сестры много шептались о новой Амерлин. Именно сейчас ей вспомнился один факт, глубоко поразивший ее, словно острый нож. Для Сайрин ее точка зрения была законом, и в этом законе не было ни капли снисхождения. Как и в ней самой.

— Мать, прошу освободить меня от поручения по раздаче вознаграждения. – Голос Морейн был тверд, хвала Свету. – Писцы выполняют работу так быстро, как могут, но зачем заставлять их каждый день выстраиваться в очередь, чтобы сестра одобрила уже сделанное ими? Это только отнимает у них время, которое они могут посвятить работе.

Сайрин поджала губы, словно надкусила незрелую хурму.

— Я бы вообще прекратила раздачу этой дурацкой награды, но это повредит репутации Башни. Нелепая трата денег, и ничего больше! Хорошо, пусть писцы направляют свои бумаги на подпись кому-то другому. Какой-нибудь Коричневой, например. Те любят подобные занятия. – Сердце Морейн взмыло к небесам, но Амерлин тут же добавила: – Ты, разумеется, останешься в Тар Валоне. Как тебе известно, вскоре ты нам потребуешься.

— Как скажете, Мать, – ответила Морейн, и сердце ее после столь недолгого полета ухнуло куда-то в желудок, а потом и ниже, до самых пяток. Она вновь склонилась в глубоком реверансе и вновь поцеловала кольцо на руке Амерлин. С такой женщиной, как Сайрин, лучше не рисковать.

Когда Морейн вернулась в свои комнаты, ее там уже ждала Суан. Подруга вопросительно взглянула на Морейн.

— Меня освободили от раздачи наград, но приказали оставаться в Тар Валоне. «Как тебе уже известно, вскоре ты нам потребуешься». – Ей показалось, что она хорошо изобразила голос Сайрин, хотя в нем и промелькнула нотка горечи.

— Рыбий потрох! – буркнула Суан, откидываясь на спинку стула. – И что ты теперь будешь делать?

— Отправлюсь на верховую прогулку. Ты знаешь, в каком месте и когда меня искать.

У Суан перехватило дыхание.

— Да обережет тебя Свет! – произнесла она, помолчав.

Мешкать смысла не было, поэтому Морейн переоделась в платье для верховой езды, в чем ей помогла Суан. Платье было подходящего темно-синего цвета, вышитые серебряной нитью виноградные лозы с листьями взбирались по рукавам и окружали высокий воротник. Все ее самые темные платья украшала вышивка, но теперь Морейн подумывала, что немного шитья, пожалуй, не повредит. Убрав сложенную шаль в платяной шкаф и достав оттуда подбитый черной лисицей плащ, она засунула щетку для волос и гребень в один из маленьких карманчиков на подкладке плаща, а в другой карман положила швейный набор. Взяв перчатки, Морейн обняла Суан и поспешила к выходу. Долгие прощания – к слезам, а сейчас слезы – это роскошь.

Сестры в коридоре косились на Морейн, но большинство из них, по-видимому, волновали собственные дела, хотя Кайрин и Шириам все же заметили, что для верховых прогулок сегодня слишком прохладно. Лишь Эйдит, жестом остановив девушку, окинула ее взглядом, который очень напоминал взгляд Лилейн:

— Разрушенные фермы и деревни не очень-то подходят для приятной загородной прогулки, – промолвила седовласая Восседающая.

— Сайрин приказала мне оставаться в Тар Валоне, – ответила Морейн с непроницаемым лицом, как подобает Айз Седай, – и думаю, если я, переехав мост, пару часов проведу вне города, она может увидеть в этом непослушание.

Эйдит на мгновение поджала губы; гримаса была столь мимолетной, что Морейн могла бы счесть это игрой воображения. Очевидно, Восседающая догадалась из ее ответа о намерениях Сайрин, и они ей не понравились.

— Амерлин способна вселить ужас в тех, кто хотя бы в малейшей степени идет против ее желаний, Морейн.

Морейн чуть не улыбнулась. О Свет, Эйдит дает ей шанс сказать все напрямую! Ну, почти напрямую. Однако лучше ответить в стиле Айз Седай.

— Хорошо, что у меня и в мыслях нет переезжать мост. Я не хочу, чтобы меня высекли.

В Западной Конюшне Морейн велела оседлать Стрелу – без седельных сумок. Для прогулки по городу в них нет нужды, и, что бы она ни сказала Эйдит, Восседающая могла послать кого-нибудь проверить. Морейн бы послала. Если повезет, никто до самого вечера ничего не заподозрит.

В начале она направилась к госпоже Дормайле, которая уже держала наготове несколько «доверенных писем» на различные суммы и четыре толстых кожаных кошеля, в каждом – по две сотни крон золотом и серебром. На какое-то время этих денег Морейн должно хватить. «Доверенные письма» предназначались для того момента, когда кончатся наличные, или на крайний случай. Если Морейн воспользуется одним таким «свидетельством о правах», ей придется поторапливаться и зря не мешкать. «Глаза-и-уши» Башни наверняка будут искать ее, и какими бы скрытными банкиры ни были, обычно Башня узнавала то,