Она прямо посмотрела на меня.

– Мне повезло?

Я кивнул.

– Конечно, по праву победителей тебя должны бы изнасиловать победители, как это водится… но, учитывая, что тебя захватил я, то и насиловать придется мне.

Она сказала мрачно:

– Что-то мне совсем не кажется, что так уж повезло.

Я пожал плечами.

– Смотря чего ждать. Но вообще-то я могу уступить эту честь другим. Что-то устал для этих насилий. Мне бы пожрать сейчас… Ладно, будь здесь и никуда не выходи. Обрадуем солдат!

Она промолчала, я отвернулся и направился к выходу. Когда уже взялся за дверную ручку, услышал ее голос:

– Сэр Ричард…

Я оглянулся, принцесса стоит на том же месте, бледность лица сменилась жарким румянцем.

– Да?

Она проговорила едва слышно:

– Я бы предпочла, чтобы насиловали меня только вы…

Я поморщился, поколебался, но правитель должен быть чутким к просьбам подданных, и я сказал со вздохом:

– Хорошо, я склонен удовлетворить ваше прошение.

Дверь приоткрылась, телохранитель сказал виновато:

– Граф Ришар ранен, командование принял сэр Альвар Зольмс.

– Он же рубака, – вырвалось у меня, – а не стратег!.. Эх…

– Кони ждут вас прямо в холле, ваша светлость!

Я обернулся к принцессе, она смотрит большими честными глазами и нервно теребит в руках платочек.

– Если кто-то придет, – сказал я ей строго, – и заявит о своих правах, так ему и скажите, кто не успел, тот опез… опоздал, в смысле. Дескать, вы – моя добыча.

Она опустила голову, я выбежал, телохранители рысью помчались за мной, как стадо туров в стальной броне. Некоторые съехали по перилам или прыгали вниз, так обогнали меня и первыми вскочили в седла.

Мы выметнулись гремящей и топочущей лавиной. По суете среди наших воинов и некоторой растерянности я сразу сам определил, куда отнесли Ришара, повернул туда Зайчика.

Дом городского совета, ладно, он чист, в том смысле, что ни одного местного, кроме наших, что снуют по холлу и коридорам с окровавленными тряпками, там же лекари и бледные священники с истовыми лицами и судорожно зажатыми в руках крестами. Я заметил даже пару магов, которых священники старательно не признают за магов.

Я ворвался в комнату, как буря, распихивая народ. Ришар с непокрытой головой лежит на ложе на боку, подогнув ноги, потом я понял причину такой странной позы: из спины торчит металлическое оперение стрелы… а зазубренное острие на ладонь высунулось из груди!

Дыхание вырывается с хрипами, кровь течет изо рта тонкой слабеющей струйкой, лицо смертельно бледное от потери крови.

Я упал на колени и торопливо опустил ладони на голову и на грудь. Легкий холодок в пальцах, признак, что граф уже умирает, я сосредоточился, сказал в пространство:

– Стрелу… вытащить!

За моей спиной охнули, кто-то сказал торопливо:

– Наконечник… все порвет унутри…

– Так он тоже умрет, – возразил я. – Делайте!

Молодой священник возразил:

– За кузнецом уже послали. Он срежет острие.

Остальные молчали, но чувствовалось, что на стороне осмелившегося возразить священника.

Я заколебался, но тут послышались возбужденные голоса, в шатер ввалился огромный кузнец, сразу же ринулся к нам с огромными клещами, захватил острыми стальными зубцами шейку стрелы у самой груди.

– Не перекусить, – сказал я с сожалением. – Пилить надо.

Он даже не удостоил меня взглядом, кивнул ближайшему знатному рыцарю:

– Держи клещи!

Тот послушно ухватил, а кузнец вытащил из сумки две трубы, надел их на ручки, увеличивая длину рычага, и сказал лорду, как своему подмастерью:

– Все, теперь дави!

Я видел, как напряглись могучие мышцы вельможи, все затаили дыхание. В полной тишине раздался сухой треск, из груди Ришара остался торчать блестящий срез стального прута.

Кузнец вынул из пасти клещей острие стрелы и покачал головой.

– Закаленная сталь… такую не попилишь… И размер… гм… это не на человека готовили…

Священник, не дожидаясь команды, осторожно потащил стальную стрелу за оперение. Все снова задержали дыхание, когда из раны начало появляться залитое кровью орудие убийства, и разом с облегчением вздохнули, едва блеснул свежий срез на месте откусанной клещами головки зазубренной стрелы.

Я прижимал ладони к голове и груди, лицо Ришара чуть порозовело. Второй священник надо мной сказал негромко:

– Все, будет жить.

– Этого мало, – ответил я так же тихо. – Мне нужно, чтобы он уже сегодня был на ногах.

– Сегодня не будет, – ответил священник, – но завтра… да. Даже в седло поднимется, обещаем.

Я посмотрел в его бледное изможденное лицо.

– Точно?

– Мы тоже умеем возвращать силы, – ответил он, – верой и молитвой. И уже многим вернули.

– Себя не загубите, – предостерег я. – Главные битвы еще впереди!

В городе резня переместилась с улиц в дома, там слышны крики, как испуганные, так и торжествующие, нам с сэром Норбертом навстречу несся мальчишка лет пяти и лихо размахивал деревянным мечом.

Когда он задел сэра Норберта по коленке, тот придержал его за плечо, развернул и указал на меня.

– Будь любезен с людьми, – произнес он наставительно, – пока не станешь майордомом или хотя бы гроссграфом. А потом уже люди будут любезны с тобой.

Я спросил недовольно:

– Что, слишком задираю нос?.. Сопли видно?

– Нет, – ответил он с его суровой объективностью, – не видно.

Я сказал хмуро:

– Тогда можно. Даже нужно. Это знак величия и благородной породы.

Он отпустил озадаченного ребенка, тот понесся вдоль улицы с воинственным кликом, меч в поднятой руке.

– Циник вы, сэр Норберт, – сказал я с упреком. – А еще говорят, что вы никогда не молитесь!

– Ну, – ответил он после затяжной паузы, – делаю это, скажем, редко.

– Почему?

– Предположение, – сказал он, – будто Господь отвлечется от дел мироздания, чтобы подарить мне для коня расшитую гербами попону красивше, чем у коня соседа, настолько неправдоподобно, что я не принимаю его всерьез.

В городе за ночь наши строительные бригады, уже поднаторев на однообразной работе, быстро заложили брешь в стене и навесили ворота. Мне в качестве гарнизона пришлось оставить с полсотни пеших ратников.

Наутро конная армия снялась, как один человек, и двинулась, пренебрегая извилистыми дорогами, по прямой в глубь Гандерсгейма, ибо победу нужно ковать по горячим следам.