и к сотне других явлений на небе и земле – я вижу их постоянно, и, как и для остальных пилотов, для меня они превратились в нечто обыденное, ничем не примечательное.

Мой первый восторг частично возвращается, когда я пытаюсь поделиться тем, что я вижу, с остальными. Когда я замечаю, что в небе вот-вот появится аврора, я обычно сообщаю об этом бортпроводникам, чтобы они могли либо посмотреть в свое окно, либо зайти в кабину, откуда все видно лучше. Почти всегда они так и делают; для многих моих коллег северное сияние – любимейшее небесное явление, лучшая награда за тихие часы длинных бессонных ночей в самолете, все пассажиры которого давно видят сны.

То, что пилоты думают, сообщать или не сообщать пассажирам о тех или иных природных явлениях за бортом, многое говорит о роли полетов в современном мире. Даже на дневных рейсах не всегда удобно отрывать людей от отдыха или кино – тем более что на широкофюзеляжных самолетах многим пассажирам попросту плохо видно, поскольку нет прямого доступа к иллюминаторам. Северное сияние обычно возникает, когда люди в салоне пытаются уснуть, так что мы о них объявляем редко. Не каждый пассажир обрадуется тому, что его разбудили. Однако порой, когда мы видим, что человек бодрствует – например бизнесмен решил поработать ночью на ноутбуке, как порой случалось и со мной, я или кто-то из бортпроводников можем тихонько указать ему на окно, на волну света, плещущую вдоль северных пределов неба. А потом мы с бортпроводниками можем поговорить о северном сиянии на бортовой кухне, как если бы видели его впервые.

Я летаю на «Боинге-747» всего несколько месяцев. Я закончил обучение на симуляторе и произвел серию учебных полетов. Последний экзамен – долететь до аэропорта Даллеса под Вашингтоном. Когда мы возвращаемся в Хитроу, капитан-инструктор пожимает мне руку и говорит: «Добро пожаловать на 747-й».

И вот он, мой первый регулярный рейс. Я следую в Бахрейн, а потом в Катар – в этих странах я никогда еще не бывал. Перелет из Лондона в Бахрейн вдвое длиннее любого моего рейса на аэробусе, но при этом это один из самых коротких рейсов 747-го. Миновав Стамбул и продолжая движение на юго-запад, я понимаю, что это какое-то новое небо – часть мира, где я никогда еще не бывал в качестве пилота. Я вспоминаю, что в последний раз был здесь пассажиром, когда возвращался из Найроби в Лондон через Ближний Восток; тогда я только что бросил университет и еще не знал, чем хочу заняться дальше.

Мы летим над ливанским побережьем, и я вижу горы, которые прежде видел на карте, но никак не ожидал, что на их вершинах лежит снег. Капитан говорит, что здесь хорошо кататься на горных лыжах. Новое небо, новый мир. Вскоре мы уже над Саудовской Аравией. До того как стать пилотом, я не понимал горизонтальных масштабов снижения самолета, которое может растянуться на сотню миль и более: часто лайнер начинает снижаться для посадки, еще находясь на территории соседней страны. Наше вертикальное путешествие в Бахрейн начинается задолго до того, как мы видим его огни; задолго до того, как подлетим к границе Саудовской Аравии.

Обратный рейс в Лондон проходит по более северному пути. Мы пролетаем над Кувейтом и совсем рядом с Ираном, а затем вступаем в воздушное пространство Ирака. Диспетчеры здесь разговаривают с акцентом, характерным не для Ближнего Востока, а для американского Среднего Запада. В какой-то момент я смотрю вниз и вижу, как под нами в туманных сумерках плывет серо-зеленое облако света. Городские огни и образуемые ими силуэты по ночам становятся удивительно четкими; кажется, будто эта матовая сияющая сущность росла, одновременно повинуясь воле архитектора и сама собой, как живое существо, случайно достигнутое совершенство. Но сегодня из-за влажности и наступающей жары на расстоянии мало что видно, и огни обретают какую-то зернистость, похожую на «снег» на экране телевизора. Как непохоже на хрустальный воздух других пустынных городов в другие ночи!

Быстро сверяюсь по карте – и оказывается, что у светового пятна есть имя: это Багдад. Пока мой напарник следит за приборами, я приглушаю лампочки в кабине и прижимаюсь лицом к окну. Вот что я потом буду рассказывать друзьям об этой поездке, о моем первом регулярном рейсе после обучения: как я видел огни Багдада, проплывающие мимо в темноте и ел сэндвич.

Многие путешественники, которые просят места у окна, любят смотреть на то, как выглядит сверху Земля, на природные достопримечательности – горы, берега, реки и долины, по которым они бегут. В таких видах – главная прелесть авиаперелетов, и, возможно, они лучшее оправдание для дневных рейсов. Но многие географические нюансы хорошо видны и ночью, и в это время куда лучше осознаешь их значимость для человечества.

В фильме «Погоня за ледниками» фотограф Джеймс Балог исследует воздействие глобального потепления на ледники. Это, возможно, особенно интересно тем, кто порой пролетает самые ледяные уголки мира на реактивных самолетах, заправленных авиакеросином. Меня в фильме поразили не только яркие картины меняющейся Земли, но и особое пристрастие Ба-лога к ночной фотографии. Он утверждает, что, когда смотришь на мир в ночи, «словно мысленно переносишься с поверхности планеты… куда-то в центр галактики». Хотя самолеты уносят нас совсем недалеко от поверхности планеты, сам я, услышав эту фразу, подумал: «Да, что-то похожее заставляет меня любить ночные полеты. Они напоминают нам, что наша жизнь проходит на поверхности вращающейся сферы, и эта истина наиболее очевидна именно в те часы, когда мы предпочитаем не видеть ничего, кроме снов».

Многие черты пейзажа отлично видны и в темноте – например, когда лунный свет отражается в воде изрезавших землю рек или испещривших ее озер или когда звезды освещают снежные шапки горных вершин. О других можно судить по косвенным признакам – по тому, как они влияют на огни, зажигаемые на земле человеком. «Нельзя оторвать цивилизацию от природы», – продолжает Балог, который едва ли не лучше, чем кто-либо, может судить о воздействии одного на другое. А результаты взаимоотношений природы и цивилизации мы как раз и можем наблюдать с небес после наступления темноты: например, населенные речные долины (скажем, долина Нила) ночью часто видны более четко, чем днем. После захода солнца берега Нила превращаются в две сияющие нити, они хорошо просматриваются даже через тонкий слой облаков – рассеянный свет мерцает сквозь них, как крупицы золота или пятна леопарда.

Зажигая в темноте огни, человеческая цивилизация являет и свой