Пусть я и не знаю всех названий, ясно одно — это очень дорогие цветы.

И прислать их мог только один человек.

— Подождите, — говорю я, не обращая внимания на ручку. — Я хочу знать, от кого этот букет.

Вытаскиваю карточку, пробегаю глазами длинное послание, не вникая в смысл, пока не замечаю имя.

Джек.

Ненависть душит меня. И это после всего, что он наделал! Воображает, будто сможет откупиться от меня своим жалким веником?

Ну ладно — громадным роскошным букетом.

Но разве дело в этом?

— Спасибо, мне они не нужны, — говорю я, гордо расправив плечи.

— Не нужны? — непонимающе переспрашивает посыльный.

— Нет. Скажите тому, кто их послал: «Нет, спасибо, но это ей ни к чему».

— Что тут происходит? — слышу шепот за моей спиной. Оборачиваюсь и вижу Лиззи, не сводящую с букета глаз.

— О Боже. Это от Джека?

— Да. Но я не желаю их брать. Пожалуйста, унесите, — прошу я посыльного.

— Подожди! — кричит Лиззи, вцепившись в целлофан. — Дай хотя бы понюхать! — Она зарывается лицом в букет и глубоко вдыхает. — Вот это да! Просто невероятно! Эмма, ты нюхала?

— Нет, — сухо бросаю я. — Не нюхала и не собираюсь.

— В жизни не видела ничего прекраснее. Скажите, сэр, а что с ними будет?

— Понятия не имею, — пожимает плечами мужчина. — Выбросят, наверное, что же еще!

— Господи! — сокрушается Лиззи. — Какая нелепая трата…

Стойте! Она же не собирается…

— Лиззи, не могу я их принять! Не могу! Он подумает, что я согласилась с ним помириться!

— Тут ты права, — неохотно признает Лиззи. — Следует их отослать. — Она осторожно касается розового бархатистого лепестка. — Какая, однако, обида…

— Отослать! Да вы шутите!

О, ради всего святого! Теперь на сцене появляется Джемайма, по-прежнему в белом халате.

— Да ни за что! — вопит она. — Завтра я устраиваю вечеринку! Они идеально подойдут. Взгляните, какая фирма! «Смайт и Фокс»! Да вы хоть представляете, сколько это может стоить?!

— Плевать мне на то, сколько они стоят! — фыркаю я. — Это от Джека! Может, мне ему еще и поклониться? Не могу я принять букет!

— Почему нет?

Джемайма в своем репертуаре.

— Потому что… потому что это дело принципа. Взять их — все равно что сказать: «Я тебя простила».

— Вовсе не обязательно, — отмахивается Джемайма. — Ты можешь сказать: «Я тебя не прощаю». Или: «Я не потрудилась вернуть твои дурацкие цветы, потому что они для меня ничего не значат».

Мы молча переглядываемся, взвешивая ее слова.

Дело в том, что цветы действительно потрясающие.

— Так вы берете букет или нет? — спрашивает посыльный.

— Я…

О Боже, я окончательно сбита с толку.

— Эмма, отослав их, ты проявишь слабость, — решительно заявляет Джемайма. — Со стороны покажется, будто ты не можешь вынести ни малейшего напоминания о нем. — А вот если оставишь, это будет все равно что бросить ему в лицо: «Ты мне безразличен»! Пойми, ты стойкая. Гордая. Ты…

— Ну ладно, ладно, — не выдерживаю я, выхватывая ручку у посыльного. — Так и быть, подпишу. Но не могли бы вы передать, что это совсем не означает прощения. И что он циничный, бессердечный, жестокий, подлый и так далее. И если бы не вечеринка Джемаймы, весь этот мусор оказался бы на помойке!

К концу своей речи я уже вся красная и задыхаюсь. И с такой силой ставлю точку, что ручка протыкает страницу.

— Вы можете все это запомнить?

Посыльный с интересом смотрит на меня.

— Дорогая, я всего лишь работаю в отделе доставки.

— Знаю! — внезапно кричит Лиззи, выхватывает у него тетрадь и выводит печатными буквами под моим именем: БЕЗ ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ.

— И что ты имела в виду? — недоумеваю я.

— Я никогда не прощу тебя, ты совершенный подонок… но цветы все равно оставлю себе.

— И ты все равно с ним сквитаешься, — решительно добавляет Джемайма.

* * *

Как назло, сегодня выдалось удивительно ясное, теплое утро, когда кажется, что Лондон действительно лучший город в мире. И пока я иду к метро, на душе становится легче.

Может, Лиззи права? Может, на работе уже все забыли? А я себе бог знает что навоображала! Подумаешь, большое дело! И кому все это интересно? Наверняка уже успел разразиться очередной небольшой скандальчик или всплыла новая сплетня. Предположим, все только и говорят о… футболе. Или о политике. Точно!

С чем-то вроде некоторого (как позже выяснилось, совершенно лишнего) оживления толкаю стеклянную дверь в вестибюль и вхожу, высоко подняв голову.

— …покрывало с Барби! — отдается эхом от мраморных стен. Около лифта парень из бухгалтерии просвещает женщину с прикрепленным к груди пропуском «Посетитель». Та жадно ловит каждое слово.

— …все это время трахалась с Джеком Харпером? — доносится сверху.

Поднимаю глаза и вижу стайку взбегающих по лестнице девушек.

— Кого мне жаль, так это Коннора, — говорит одна. — Бедняга, как ему не…

— …притворялась, будто любит джаз! — негодует кто-то, выходя из лифта. — И зачем, спрашивается, это ей понадобилось?

О'кей. Значит, они не забыли.

Мои надежды тают, как лед на солнце. Я уже подумываю сбежать и провести остаток жизни, не высовывая носа из-под одеяла.

Но это весьма затруднительно.

Во-первых, уже через неделю я умру от скуки.

А во-вторых… нужно выдержать. Необходимо.

Стиснув кулаки, я медленно поднимаюсь по лестнице и иду по коридору. Встречные беззастенчиво таращатся на меня или делают вид, будто не замечают, хотя это плохо им удается. При моем приближении все разговоры обрываются.

Подойдя к двери отдела маркетинга, я собираюсь с духом, принимаю равнодушный вид и вхожу.

— Привет всем.

Снимаю жакет и вешаю на стул.

— Эмма! — со злорадным восторгом восклицает Артемис. — Надо же!

— Доброе утро, Эмма, — говорит Пол, выходя из своего кабинета, и окидывает меня оценивающим взглядом. — Ты в порядке?

— Спасибо, в полном.

— Ты ни о чем не хотела… потолковать? — спрашивает он, и, к моему полному изумлению, похоже, совершенно серьезно.

Интересно, что он вообразил? Что я брошусь ему на шею и начну рыдать: «Этот подонок Джек Харпер использовал меня»?

До этого я еще не дошла. И наверное, дойду, только когда совсем жить не захочется.