Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кочевник кивнул:
– И у нас. Тоже.
После недолгой паузы продолжил:
– Только больше говорить об этом я не буду. Не обижайся, урус, но нет у меня такого права – рассказывать о своем Харагууле. Те, кому положено о нем знать, – знают. Те же, кому надлежит оставаться в неведении...
– Я все понял, – перебил Всеволод.
Еще одна сокрытая сторожа... закрытый Харагуул. Что ж, так тому и быть. Если тайна рудной черты перестает быть тайной, рано или поздно открывается проклятый проход. Эрдей научил...
Всеволод покосился за ворота, где лежали груды изрубленной и исколотой нечисти, тряхнул головой:
– Пусть твоя история останется при тебе, Са-гаадай. А моя – при мне.
– Пусть, – эхом отозвался татарский юзбаши. И напомнил: – Ты так и не назвал своего имени, урус.
В самом деле – непорядок. Узнал чужое имя – скажи свое.
– Зови меня Всеволодом, Сагаадай. Я здесь тоже за сотника-воеводу.
Правда, от обеих сотен нынче остались только названия. Татарский «юз» уменьшился наполовину. Кроме того, от когтей и клыков упырей приняли свою смерть все загонные и вьючные лошади кочевников. У русичей потери после штурма исчислялись тремя десятками бойцов. Шекелисов уцелело ровно десять человек. Если считать вместе с Золтаном. Еще был пес. Огромный белый злой волкодав, зубы которого, впрочем, не могли причинить вреда упырю, ибо на собачьи клыки серебро не положишь.
А до рассвета – далеко. А по татарским следам к Сибиу подступают новые кровопийцы темного обиталища.
Степняки быстро и ловко оплели арканами заборала стен и башен. Снаружи. Поверху. Теперь там уже так просто не пролезть. Упыри неминуемо запутаются в посеребренной паутине. Значит, у защитников будет больше времени. Значит, проще будет сдерживать натиск штурмующих. Хотя бы в первые минуты, пока «силки» не порвутся.
Пару длинных веревок пропустили сквозь изгрызенные, покореженные, погнутые прутья решетки внешних ворот. Ее хоть и подпирали снаружи груды бледнокожих тел, но это – на тот случай, если живые упыри вдруг вздумают растаскивать в арке завал из мертвых. Серебрёными арканами обмотали также обе решетки внутренних врат, выходивших в город и пострадавших в меньшей степени
Затем расставили воинов. Татарских лучников вперемешку с русичами и шекелисами – у верхних бойниц. Небольшой отряд копейщиков оставили внизу – в резерве. Для защиты ворот, коли в том возникнет нужда. И для пригляда за конями. Коней-то стало больше, а разгоряченные и задиристые низенькие степные дикари еще плохо ладили с рослыми русскими жеребцами и неспокойными лошадками угров.
Дозоры на башнях всматривались в посеребренную лунным светом ночь. Лютый ворог в ночи пока не объявлялся. То ли не подошел еще, то ли таится уже где-то поблизости – за рвом, за домами посада и на темных улицах Сибиу, готовясь к нападению.
Тянулось тягостное ожидание. Тихонько тренькала на стене цимбала – это Раду проверял и настраивал свой чудом уцелевший во время штурма инструмент. Там-сям позвякивала сталь. Всеволод наблюдал за предводителем степняков. Конрад и Бранко тоже подошли к кочевнику.
Сагаадай сидел на конском потнике, скрестив ноги. Сотник-юзбаши осматривал стрелы. Не торопился, тщательно проверял каждую – не треснута ли, не надломана. Не смято ли оперение. Крепко ли держится на древке широкий зазубренный наконечник.
По наконечнику каждой стрелы шел извилистый желобок. С одной стороны и с другой. В желобке – ниточка белого металла. Тонкая, но и того вполне достаточно, чтобы свалить упыря или волкодлака. А частые зубцы не дадут раненой твари выдернуть жало: нечисть будет носить его в себе, покуда не издохнет в корчах. Таких осеребренных стрел в татарском колчане оставалось одиннадцать. А вместилось бы десятка три-четыре. Славно, видать, пострелял татарский сотник, прежде чем врубился в рукопашную.
По левую руку от татарина лежал еще один вместительный колчан – там тоже торчат оперения. Где-то половина от того, что влезло бы. Наконечников, правда, не видно.
– Сагаадай, – позвал Всеволод. – Вы пришли сюда по зову Закатной сторожи?
Пока затишье – самое время побеседовать спокойно и обстоятельно. И получить ответы на кое-какие вопросы, что еще оставались.
Ответил кочевник не сразу. Лишь осмотрев все свои одиннадцать стрел, Сагаадай негромко сказал:
– Да, нас призвал гонец с вечерней стороны. Немец из маджарского королевства[31]. Вместе с ним из западного Харагуула приехал проводник-кипчак.
– Как звали немецкого посла?
Если уж проверять – так проверять до конца.
– Хоган-богатур его имя.
Хоган? Богатур? Всеволод вопросительно глянул на Конрада. Германец кивнул:
– Все верно. Брат Иоганн. И его, действительно, сопровождал проводник из кунов[32]. До восточных Карпат мы ехали вместе. Потом наши пути разошлись.
Сагаадай тем временем снял с пояса небольшой мешочек, развязал и высыпал на край потника еще десяток запасных наконечников с серебряной вставкой. Потянул стрелы из второго колчана. Одну, вторую, третью... Вынул десять.
Это были иные стрелы – с увесистыми, узкими и гранеными жалами без всяких желобков и серебряных вставок. Такие любую броню пробьют, но нечисти вреда не причинят.
«Против человека, – догадался Всеволод, – чтоб серебро понапрасну не разбрасывать». Ну, конечно, в угорской земле степнякам не рады – эвон как Золтан-то взбеленился. Да и, наверное, не только в угорской. В далеком опасном походе против упырей-мангусов, Сагаадаевой сотне, небось, пришлось пробиваться и через людские заслоны. Что ж, татары пробились...
– И где же гонец Закатной сторожи, Сагаадай? – Всеволод спрашивал степняка, но косился при этом на Конрада и Бранко. – И где его проводник?
– Убили, – насупился татарин.
– Обоих?
– И не только их. Из нашего Харагуула выехало двести отборных нукеров – лучших из лучших богатуров. Половина полегла по пути сюда.
«А половина оставшихся – здесь, под стенами Сибиу», – подумал Всеволод.
– Это был тяжелый поход, – вздохнул Сагаадай.
– Упыри-мангусы? Оборотни-чотгоры? – спросил Всеволод.
– И чотгоры. И мангусы. Но не только. Люди – тоже. Мы ехали по чужим землям, где даже священная пайцза[33]Чингисхана не имеет силы.
Да, татары пробились. С боями...