выказывают на лицах огорчение и радость, печаль и озабоченность, как и всю остальную гамму человеческих чувств. Темучин о том знал и, не желая, чтобы окружающие видели его переживания, молча глубже и глубже упрятывал лицо в воротник шабура. Но со стороны казалось, что идущий впереди тумена спокоен, уверен в предстоящем и ему ни к чему ненужные разговоры с поспешающими вокруг него нойонами. Он бережёт силы для главного. Крупная фигура Темучина тяжело глыбилась на мощно и, казалось, без усталости идущем жеребце.

В своём плане нападения на меркитов Темучин не оставил для хана Хаатая и малейшей возможности на выигрыш сражения.

Темучин условился с Субэдеем, ведущим второй тумен, прийти к куреню хана Хаатая с разрывом в день.

В том был смысл.

Темучин понимал, что скрыть в степи два тумена невозможно, какие бы меры предосторожности он ни предпринимал, как бы ни таился по балкам и перелескам. Тысячи воинов провести через земли меркитов незаметно — нельзя. Кто-то увидит их обязательно. Увидят и сразу дадут о том знать Хаатаю. Хан меркитов поднимет в сёдла всех, кого может собрать, поведёт против обнаруженного тумена и станет в удобном месте. Когда один тумен завяжет сражение, подошедший позже ударит в спину воинам Хаатая. Такого удара — был убеждён Темучин — меркитам не выдержать.

Саврасый сбавил ход, и Темучин по запотевшим бокам жеребца, по участившемуся дыханию понял, что тот начал уставать. Он мог бы идти ещё, но Темучин знал, что уж если Саврасый запотел, то ещё больше устали кони воинов, и не стал медлить — остановил тумен. Да и не было нужды утомлять коней.

Всё шло так, как он задумал.

Темучин, будто не он минуту назад, ссутулившись, сидел в седле, перенёс ногу через высокую луку и, высвободив гутул из стремени, легко спрыгнул на снег. Талое снежное крошево вязко чавкнуло под подошвами. Темучин оборотился к нукеру, передал поводья, сказал:

— Расседлай и оботри. Дальше пойдём на заводных конях.

Он всё время держал в памяти путь, который должен был пройти тумен Субэдея, и считал, что времени на долгую стоянку нет. Только-только поменять коней и в путь.

Повернулся к нойонам. Те ждали его слова. Темучин прошёлся взглядом по лицам и, к удовлетворению, не увидел на них усталости. Но одобрения не выказал. Знал — это понадобится позже, когда люди по-настоящему устанут. Сказал только, чтобы все пересели на заводных коней. Распоряжение тут же было выполнено. Это тоже порадовало Темучина, и он, садясь на подведённого заводного жеребца, подумал: «Нет, зима прошла не зря».

Свежий жеребец пошёл широким шагом.

5

Сменил коней и тумен Субэдея. И сменил в другой раз, и если тумен Темучина шёл вполсилы, то его воины коней торопили. Темучин так сказал Субэдею: «Ты должен пройти земли меркитов, как стрела, пущенная сильной рукой».

И путь Субэдею был определён не по балкам и буеракам, а по открытой степи. Тумен обходил курени нойонов Хаатая, но не стремился таиться от каждого взгляда.

На третий день гонки к Субэдею на взмыленном коне подскакал нойон Чимбей и, встав стремя в стремя, закричал что-то, широко разевая рот. Лицо его было красно от секущего ветра, халат на груди обледенел, застывшие руки нойона с трудом удерживали поводья. Субэдей слов не разобрал и придержал коня. Чимбей, тесня грудью жеребца коня Субэдея, закричал:

— Ты загнал всех!.. Нужна стоянка... Надо обогреться...

Он задыхался.

Подскакали другие нойоны.

Субэдей вовсе остановил коня.

Распаляясь больше и больше, тряся щеками, Чимбей прокричал в лицо Субэдею:

— На мне халат обледенел до тела!

Бросив поводья, он рвал ворот. Пальцы скользили по льдистой корке.

— Если ты не остановишь тумен, я остановлю своих воинов!

И тут произошло то, чего никто не ждал.

Субэдей, не повернув головы к нойону и не повышая голоса, сказал подскочившим нукерам:

— Снимите его с седла, посадите лицом к хвосту жеребца, привяжите арканом и плетьми гоните назад в курень. Пускай костёр ему разожгут его женщины.

Вскинул плеть над головой, воскликнул высоко, с клёкотом в горле:

— Урагша!

Ударил плетью по крупу коня и рывком послал вперёд.

Нойоны поскакали следом.

Чимбей закричал что-то, но крик утонул в грохоте копыт. Его уже стаскивали с седла, валили, тянули за рукава халата. Он барахтался в сильных руках, но видно было, что против жилистых, крепких нукеров ему не устоять. Чимбея спеленали арканом и, посадив лицом к хвосту, приторочили крепко-накрепко к высокой луке. Жеребец нойона завертелся под хозяином, но его погнали плетьми в хвост поспешавшего по степи тумена.

В рядах тумена, прибавившего в ходе, поначалу не поняли, почему нойон Чимбей — заносчивый и чванливый, — сидя лицом к хвосту жеребца, поспешает поперёк хода войска. Но когда поняли, в рядах тумена вспыхнул хохот. Хохотали и молодые, и старые. Разевая рты, валились на шеи коней, закидывались в сёдлах, выпускали из рук поводья. Хохот рвался неудержимо из осипших на ветру глоток, выжимал слезу из воспалённых глаз, гнул людей пополам.

Нойон трясся в седле, как мешок с овечьей шерстью, и живой ли это человек или уже мёртвый — понять было трудно. Лицо Чимбея посинело, как у удушенного, глаза разом ввалились и ежели и глядели, то явно не понимая, что с ним случилось. Большего позора он не испытывал.

А Субэдей гнал и гнал своего коня. И не оглядывался. Нойоны, угнув головы, поспешали за ним. И в мыслях и у одного, и у другого, и у третьего родилось: «Круто, ох круто берёт Темучин». А то, что это Темучина приказ — не сомневался ни один из них.

«Сын кузнеца Субэдей, — думали, — не посмел бы так природного нойона опозорить. Это Темучин. Только он, он!»

А то, что времена новые наступают, не помыслили, как не помыслили и о том, что каждый из них всё то же новое время приближает, идя в поход против меркитов. По-старому о богатой добыче думали нойоны, о табунах меркитских кобылиц, о толпах пленников, о невольницах красивых мечталось нойонам.

А приказа Темучина Субэдею не было.

Было другое.

Перед походом, как и полагалось обычаем, Темучин и Субэдей вышли в степь поклониться духам войны. Глубокие предутренние тени лежали у юрт. Как это и должно, держась за концы одной плети, неспешно и бесшумно Темучин и Субэдей двигались вдоль длинного ряда жилищ. Из какой-то юрты выглянула женщина, но, увидев их, метнулась назад, задёрнула полог. Поняла: «Воины перед походом идут