Наконец я ощущаю себя чистой. Надев вещи, переданные девочками, я расчёсываю влажные волосы, и впервые радуюсь, что они у меня экстремально ровные — не приходится думать об укладке и укрощении непослушных кудрей. Во всём нужно искать свои плюсы, что бы это ни было.

Даже в этой болезни я смогла найти плюсы. У меня было время подумать, решить, о ком думаю, переживаю. Скучаю, в конце концов. Эта ситуация, пусть хоть и могла закончиться летально, подарила мне возможность посмотреть на свою жизнь как бы со стороны. И это хорошо.

Рузанну я больше не видела. То ли её выписали, то ли она намеренно меня избегает. Может быть, ей стало неловко за свой срыв, за слова злые. А я, в принципе, видеть её тоже не стремилась. Зачем? Мы не подруги, даже не приятельницы. И всё, что связывает нас,— Никита. Который мне даром не нужен, а ей необходим. Нет уж, насильно втягиваться в любовный треугольник нет никакого желания.

Стыдно ли мне за ту радость, которую испытываю, зная, что Демид к её беременности никакого отношения не имеет? Нет.

В палату возвращаюсь с ворохом тяжёлых мыслей в голове, но рассусоливать некогда — меня зовут оформлять документы на выписку, а в коридоре столпотворение. Свобода грозит многим, и очередь до меня доходит лишь через полчаса. Пулей лечу обратно, подхватив бумажки,— мне не терпится оказаться по ту сторону двери, на воле, и радость предвкушения плещется во мне вместо крови.

—Что, Ясенька, свобода?— болтливая Полина делает вид, что не завидует.— А меня только послезавтра выпишут.

—Очень жалко! Но ничего, Поля, и на твоей улице будет праздник, не переживай,— натягиваю на лицо маску фальшивого сочувствия, а Полина зубами щёлкает, похожая на кошку, которой не судьба откусить птичке голову.

Вредная она, хотя до того, как увидела нас с Демидом, она даже милой мне казалась, приветливой. Но теперь только и может, что колкостями осыпать и пытаться хоть чем-то поддеть. Смешная. Пару дней назад я, возвращаясь из столовой, своими ушами слышала, как она делилась прогнозами со своей подружкой Светке, как быстро Демид мной наиграется и бросит.

Слухи — мой личный триггер. Кому уж как не мне знать, какой разрушительной силой они обладают? Но связываться с Полиной — смешно. Жалко буду выглядеть.

—Ой, гляньте,— Наташа, которую перевели в нашу палату только вчера и она вообще не из нашего вуза, просто эпидемией зацепило, тычет пальцем в окно.— Какая тачка подъехала! Краси-и-иво…

Услышав слова Наташи, девочки бегут к окну, толпятся, и Полина сообщает мрачно:

—Лавров…

Сердце делает кувырок, радостно трепещет. Руки дрожат, и я чуть было не душу себя шарфом, до того яростно его наматываю.

—Это тот красавчик?— уточняет Наташа.— Хорошенький какой… это у вас такие парни учатся?

—Ага, у нас красивые парни,— обжигает меня злым взглядом завистливая Полина. А Наташа, не понимая ничего в хитросплетениях наших взаимоотношений, нахваливает Демида, а мне смешно от выражения лица Полины.

—Выдыхай, Поля, тебя сейчас перекосит, такой и останешься,— советую миролюбиво, хотя мне большого труда стоит даже с пуговицами справиться, не то что с Полиной. Нервничаю, а ещё соскучилась. Очень.

—Интересно, за кем он приехал?— Наташа носом влипает в окно, а остальные девчонки расходятся по палате, будто никто вопрос не слышал. Им будто бы неловко становится. Они хорошие, только языки длинные.

Я подхожу к окну, смотрю на стоящего внизу Демида, и в этот момент он будто чувствует меня. Безошибочно находит взглядом, улыбается широко и машет двумя руками, подняв их над головой.

—Ух ты,— восклицает Наташа и с восхищением на меня смотрит.— Поздравляю, подруга. Такого парня отхватить…

—Я этого парня отхватила, когда у него даже кадык не вылез,— улыбаюсь и, послав Демиду воздушный поцелуй, в оглушительной удивлённой тишине выбегаю из палаты, отсекая себя от серпентария.

Фу, слава богу это закончилось. Пусть дальше в своём яде варятся, змеюки.

—Ясенька, только не забывай принимать препараты!— добрая Ниночка ловит меня на лестнице и касается плеча.— И о лёгких своих не забывай, береги их. Себя тоже береги!

Я обещаю быть хорошей девочкой, желаю Ниночке всяческих благ, найти мужа хорошего — знаю, что мечтает о нём изо всех сил,— и спускаюсь вниз по сверкающей чистотой лестнице. Несмотря ни на что, о больнице этой у меня останутся хорошие воспоминания.

Когда до выхода остаётся пара шагов, я останавливаюсь. Снова становится трудно дышать, но это уже от радости будущей встречи. Как же я соскучилась, и эти ощущения выбивают меня из колеи окончательно.

Всё-таки я слишком глубоко влипла в Демида, и с этим ничего не поделаешь. Лёжа тут, получая от него приветы и записки, волнуясь о его самочувствии, это поняла очень остро.

А ещё скучаю по девочкам, и даже по Обухову, по дому нашему новому, по вузу, с его огромными аудиториями с лепными потолками и широкими колоннами. И по маме, но… но, судя по пропущенным звонкам на телефоне, который мне отдали медсёстры, родители продолжают меня игнорировать.

Кончик носа щиплет и чешется, как и веки — вот-вот снова заплачу. Я не знаю, где силы в себе нахожу, чтобы выйти из двери и окунуться в неожиданно тёплый осенний день. Будто не выпадал первый снег три дня назад, а птицы не разлетелись по южным краям.

—Яська!— меня сбивают с ног две очумевшие от радости безумные девицы. Рыжие хвостики лезут в нос, светлые волосы Ивашкиной щекочут щёки, а две пары рук мнут рёбра, вот-вот задушат.— Как мы соскучились, как мы волновались! Только попробуй ещё раз заболеть, по жопе получишь!

Я уже говорила, что обожаю этих дурочек? Могу повторить ещё тысячу раз. И очень жаль, что моя Юлька сиднем сидит в Красновке и приехать сможет только к Новому году. Они бы обязательно подружились, уверена в этом.

—Ладно, потискались и будет,— Дашка отстраняется первой и тянет за руку Ивашкину.— У меня тут неподалёку дело одно есть, а Оля мне помочь обещала.

—Да?— таращит глаза Ивашкина, а Даша крепче сжимает её ладонь.— Чёрт, точно! Забыла на радостях. В общем, мы побежали. Дома увидимся!

И правда, убегают, и я наконец замечаю Демида. Он стоит, скрестив ноги, опирается на машину и смотрит на меня искоса, едва заметно улыбаясь. Его глаза… о, сколько в них эмоций, сколько жажды и тоски. У Лаврова очень взрослый взгляд, пожившего и много пережившего, и мне хочется в такие моменты, когда он беззащитный перед самим собой, обнять и укутать, спрятать ото всех и всего.

—Привет,— губы сами по себе расплываются в улыбке, я так рада видеть его.— Почему сразу не подошёл? Или ты просто девочек привёз?

—Это девочки со мной приехали,— плавно отталкивается от корпуса машины, протягивает мне руку, приглашает ближе подойти, и я делаю пару несмелых шагов.

Мне просто нравится тянуть время. Предвкушать. Оттягивать момент, когда его руки коснутся меня и тогда всё вокруг пропадёт, потеряет смысл.