Этой ночью мама засыпает в кровати Нины. По маминому настоянию отец отводит ее в Нинину комнату, заваленную грязной одеждой и липкими одноразовыми стаканчиками. Лео с отцом стоят в дверях и смотрят, как мама откидывает покрывало и, не раздеваясь, ложится в постель. Она приняла какое-то снотворное, Лео не знает, какое. Нина наверняка в курсе, надо будет спросить…

Нины нет.

— Что? — вопросительно смотрит их отец, но Лео лишь качает головой. Ее не покидает ощущение, что если она промолвит хоть слово, если хотя бы откроет рот, то стены этого дома обрушатся. — Я, наверное, переночую в гостевой комнате, — говорит отец.

Мама лежит, отвернувшись к стене, ее дыхание наконец выровнялось, и Лео молча кивает. Она почти слышит эту зияющую пропасть между тем, что он хочет сказать, и тем, что привык говорить. При Нине было так же: отец все пытался научиться разговаривать с дочерями, которые уже перестали быть маленькими девочками и которых не улестить лишней серией «Моего маленького пони» или секретной вылазкой за мороженым.

В ушах у Лео вновь звучит Нинин голос, столь же резкий и яркий, каким был свет. «Папа, эти проблемы — настоящие! — гневно крикнула сестра в ответ на небрежный комментарий отца по поводу экологии. Стефани тогда накрыла его ладонь своей, точно говоря: пожалуйста, помолчи. — Ваше поколение не заботилось об экологии, так что разгребать все это придется нам!»

— Солнышко? — снова обращается к Лео их с Ниной отец. — Она отрицательно качает головой. Что он может сейчас ей дать? Ничего. — Разбуди меня, если тебе что-то понадобится, ладно?

Она верит, что он старается ради нее, но будить его не станет.

Дверь за спиной Лео с щелчком закрывается. В ее комнате темно, вокруг тот же беспорядок, что был до аварии, до вечеринки, до всего. Лео садится на кровать и включает ночник. Здесь ее вещи, ее пространство, но теперь все какое-то другое, как на перевернутом изображении, — вроде бы узнаваемое, но совершенно иное. Ее кровать со вчерашнего дня не застелена…

Нам пришлось бежать по траве.

Лео встает и рывком стягивает одеяло. Она дышит часто и тяжело, словно задыхается, а когда видит простыню на резинке, ей кажется, будто сердце остановилось у нее самой.

Со свистом втянув воздух, Лео падает на кровать, ее душат рыдания. Она раскидывает руки, ощущая под пальцами мягкую хлопковую ткань, травинки и комочки земли.

— Нина! — кричит она: а вдруг сестра услышит? Но ответом ей тишина, и тогда она вжимается головой в простынь и, чувствуя, как распирает грудь, вдыхает запах земли. Земля пахнет жизнью.

17 августа, 23:24. 58 минут после аварии

Приемный покой отделения неотложной помощи залит ярким светом. Слепящая белизна люминесцентных ламп отливает синим, и Лео невольно думает о том, что света этой ночью чересчур много. Она щурится, но в голове продолжает пульсировать боль, и кроме этих ритмичных толчков Лео сейчас ничего не чувствует.

— Где моя сестра? Где Ист? — снова спрашивает она, но санитар, который провозит ее каталку через распашные двери, игнорирует ее вопросы, так же как парамедики в машине скорой помощи. Сирена выла громко и пронзительно, вой проникал в грудь Лео и дребезжал в грудной клетке, словно застарелый кашель или неутолимый зуд.

Нина осталась в карете скорой, с тем же воем умчавшейся прочь, и даже после того, как машина скрылась из виду, Лео напряженно прислушивалась в надежде поймать хоть какой-нибудь сигнал, поданный сестрой.

— Скоро поправишься, — сказал ей фельдшер скорой, закончив с осмотром.

Он измерил ей пульс и сатурацию, по ходу объясняя все свои действия. Но Лео волновалась за Нину и все спрашивала: «Где она? Где она?», пока эти слова не стали звучать как заклинание, как молитва.

До этого Лео видела отделения неотложной помощи только в сериалах. Тут гораздо страшнее и шумнее, чем ей представлялось. Она очень сильно хочет к маме.

Пока доктор осматривает Лео, какие-то люди с криками носятся по коридору, но кричат не ей. Они бегут мимо крохотной комнатки, куда ее привезли на каталке, и скрип подошв их резиновых тапочек о линолеум напоминает Лео матчи по баскетболу, в который Нина играла в девятом классе. Во время игр Нина летала по площадке, сердито гримасничала и становилась сама собой только после того, как покидала поле.

Скорей скорей скорей…

Девушка, семнадцать лет…

Че-е-е-ерт, черт, черт…

Еще разряд…

Код Ф-40…

— Лео, ты меня слышишь? Лео! Как ты себя чувствуешь? Лео!

— Нина… — шепчет она.

Первая бригада травматологов, первая бригада травматологов…

— Ты сильно ушиблась, поэтому мы тебя осмотрим и сделаем томограмму — просто убедиться, что с тобой все…

Раздаются звуки, похожие на гудки автомобильного клаксона, — резкое бип, бип, бип…

— Лео, Лео, посмотри на меня. Как позвонить твоим родителям? Где твой телефон?

— Я… я не знаю, — бормочет Лео. Она и в самом деле не помнит. Она даже мамин номер забыла, затверженный наизусть с пятилетнего возраста на случай именно таких ситуаций, как сейчас.

— Не волнуйся, — говорит доктор, — мы их найдем. Мы вызовем их сюда.

— Где моя сестра? — снова спрашивает Лео, а потом ее увозят, и она слышит крик Иста: «Нина!», и из ее глаз катятся слезы.

Все время, пока ей делают КТ, она дрожит, хоть и знает, что шевелиться нельзя. Лео трясет и после процедуры, когда на каталке ее везут обратно.

— Это просто шок, милая, — говорит ей медсестра. — Ничего страшного, это лишь адреналин.

— Где Нина? — спрашивает она.

— Все будет хорошо. Томограмма хорошая.

Ничего не хорошо. Все плохо.

Теперь в помещении тихо. Тишина почти благоговейная. С Лео снимают шейный ортез и позволяют сесть. Ей дают пластиковый стаканчик с водой, но она просто держит его в руке — забыла, как подносить стакан ко рту. Она обнаруживает, что кожа на ладонях содрана, замечает на рукаве рубашки пятно крови. Эту рубашку Лео одолжила на вечер у сестры. Нина убьет