Границы четвертого мира определяются не уровнем бедности, а верховенством или отсутствием закона. К пограничным рынкам относят как страны со средним доходом менее тысячи долларов, например Гану, так и богатейшую страну мира, крошечный Катар, где средний доход на душу населения недавно перевалил за 100 тысяч долларов. В категорию развитых или формирующихся рынков входят около пятидесяти стран мира, в список пограничных – тридцать пять. А еще почти сто государств нашей планеты (в том числе Парагвай, Сенегал и Туркменистан) вообще не поддаются никакой классификации, в качестве объектов инвестирования их не рассматривают даже самые бесстрашные рыночные игроки.

Тридцать пять пограничных рынков составляют мир, в котором зачастую процветает инсайдерская торговля, разрешенная тут почти официально. Здесь финансовые данные разрознены и нередко абсолютно недостоверны, поскольку власти далеко не всегда требуют от бизнеса ясности, а зарубежным инвесторам порой настоятельно рекомендуют по прибытии нанять вооруженных телохранителей. Исследования этого мира зачастую требуют отнюдь не сложного анализа или математических расчетов, а умения в нужный момент прижать ухо к нужной стене. Недавно мой аналитик спросил у одного из бесцельно слоняющихся по Кувейтской фондовой бирже людей, чего они, собственно, ждут, и в ответ услышал: «Слухов».

«Макромания», обуявшая наблюдателей на зарождающихся рынках в последнее десятилетие, когда они стали свидетелями их практически синхронных взлетов и падений, на четвертый мир не распространяется: тут каждый рынок имеет тенденцию развиваться в своем собственном уникальном ритме, зачастую определяемом прихотями местных лидеров. Например, никто не может назвать причины, по которым Камбоджа открыла в июле 2011 года свою фондовую биржу. Компаний, готовых к регистрации на бирже, в стране не было, в результате чего ее фондовый рынок стал единственным в мире рынком с нулевым объемом торгов. А соседний Лаос открыл свою первую фондовую биржу в начале 2011 года; к этому моменту на ней были зарегистрированы всего две компании суммарной стоимостью 265 тысяч долларов.

Инвесторы обычно считают, что небольшая выборка котируемых компаний ограничивает их выбор, и, следовательно, для бизнеса это плохо, но в четвертом мире даже богатая выборка далеко не всегда означает наличие более-менее привлекательных вариантов. В Украине, например, на бирже зарегистрировано более пятисот компаний, но это кажущееся изобилие является всего лишь естественным результатом стратегии, позаимствованной Украиной у России, которая, очевидно, вряд ли может служить моделью рациональности свободного рынка. Стараясь создать с нуля динамичный фондовый рынок, в 2008 году Украина просто потребовала, чтобы все компании, имеющие более сотни акционеров, и все банки, выпустили свои акции в свободное обращение.

Использование метода «принудительной биржевой котировки» для насаждения в стране культуры свободного рынка, без сомнения, абсолютно абсурдное решение, но для пограничных рынков это, к сожалению, вполне типично. В Украине это привело к тому, что многие компании выпустили в свободное обращение лишь малую толику своих ценных бумаг, лишь бы выполнить требования властей. Для обозначения этой доли акций экономисты ввели технический термин «доля акций в свободном обращении», и, как правило, чем меньше акций выставляется на публичные торги, тем менее свободным будет их обращение. И чем менее свободно их обращение, тем меньше менеджмент компании руководствуется в управлении основными ценностями публичной акционерной компании – например, получением прибыли и высокими дивидендами для акционеров. По сути, многие крупные украинские компании эти ценности ничуть не волнуют, они нередко даже не принимают заявок от иностранных инвесторов. Стоит ли удивляться, что сторонние игроки считают локальный рынок Украины чем-то вроде шутки, а те украинские компании, которые желают, чтобы их воспринимали серьезно, выпускают свои акции в обращение на биржах Лондона или Варшавы.

Но самым изолированным от общепринятых норм глобального рынка считается Ближний Восток. Среди крупных стран региона, благодаря некоторой ловкости рук, статус развивающегося рынка сохранил Египет, но Ирак, Иран и Сирия так и остались слишком закрытыми, чтобы рассматривать их даже как пограничные рынки. Основными пограничными рынками Ближнего Востока считаются нефтяные монархии Персидского залива, но даже самая крупная из них, Саудовская Аравия, открыта только для инвесторов данного региона.

Надо сказать, из-за описанной выше классификации время от времени возникают довольно странные ситуации: в 2005 году фондовый рынок Саудовской Аравии раздулся до такой степени, что стал крупнейшим среди всех формирующихся рынков мира, больше китайского и индийского. И все исключительно за счет нефтяного богатства местных жителей. Увлекаемая потоками дешевых денег, треть населения вышла на фондовую биржу, и почти четверть из них открывала и закрывала позиции по своим счетам в течение одного торгового дня, нередко занимая деньги у любых источников или продавая автомобили и другие активы ради последующего приобретения акций. По безумию эта схема не идет ни в какое сравнение даже с одержимостью доткомами, охватившей США на рубеже тысячелетий, и лопнул этот «пузырь» довольно быстро. Впрочем, если пузырь лопается в Персидском заливе, остальной мир звука не слышит. Никто за пределами этого региона не обращает на это особого внимания, ведь иностранцев на местный рынок все равно не пускают.

Даже если лидеры не торопятся соглашаться с общепринятыми правилами глобального рынка, их экономика все равно зависит от политики. В последнее время мы не раз становились свидетелями того, как руководители государств, привлекающих большое внимание иностранных инвесторов и большие объемы торговли, просто не могли полностью игнорировать традиции. В итоге многие радикальные кандидаты, встав у руля, начинали проводить значительно более умеренную экономическую политику, намного лучше сочетающуюся с общепринятыми рыночными законами. Но на пограничных рынках общепринятые традиции и правила имеют гораздо меньшую силу, и, когда дела начинают идти особенно плохо, их лидеры нередко просто закрывают местные фондовые биржи, рассчитывая на то, что кризис рассосется сам собой.

Такая финансовая политика эквивалентна застыванию в позе эмбриона. Она может на время приостановить падение курса акций, но почти всегда за счет еще худшей катастрофы, которая разражается, когда рынок открывается опять, а на нем – разъяренные покупатели, запертые в ловушку плохой торговли. Это превосходный рецепт создания полного хаоса, особенно если непонятно даже, кто вообще принимает решения. Например, в разгар мирового кризиса 2008 года правительство Нигерии внезапно объявило о закрытии фондовой биржи по причине технического сбоя. А когда она через несколько дней открылась, никто ничего не покупал ни по какой цене, ибо в сказку о «техническом сбое» никто, конечно же, не поверил.

Закрытие фондовой биржи на длительный срок – прямой билет к понижению статуса с развивающегося рынка до пограничного. С Пакистаном это произошло в 2009 году, после того как власти почти на четыре месяца ввели жесткие ограничения на торговлю на своем рынке. Аргентина была понижена в статусе в 2009 году в результате ужесточения контроля над движением капитала в страну и из нее. И для такой страны, как Аргентина, в прошлом настоящей экономической «звезды», вступление в этот непривлекательный клуб, безусловно, отнюдь не комплимент, однако, с точки зрения крупных инвестиционных банков, отслеживающих финансовые индексы, для членства в нем достаточно одного-единственного условия – отстающего в развитии финансового рынка. Чтобы избежать не слишком почетного звания пограничного рынка, некоторые страны весьма умело манипулируют системой. Например, во время массовых политических беспорядков в 2011 году Египет закрыл свои рынки на пятьдесят пять дней и открыл их как раз вовремя, чтобы избежать понижения статуса.