– Как вы достали нас своими звонками! – пронзительно, как если бы гвоздем по стеклу, выпалила работница регистратуры. – Всего-то поступила дюжина с ожогами и отравлениями, а названивает весь город! Нет у нас никакой Гончаровой!

Милиции было очень много в городе. Меня хватали за руки и уводили в подворотни на каждом перекрестке.

– Что-то от тебя дымком попахивает! – предъявляли мне одно и то же обвинение. – Ну-ка, вынимай все из карманов!

У меня в кармане были только ключи от квартиры и мобильный телефон – старая модель в унылом сером корпусе. Милиционеры крутили его в руках, рассматривали со всех сторон, морщились. Даже самый молоденький милиционер, новенькая форма которого еще не успела как следует отвисеться и пахла одежным складом, отказался от моей мобилы. Но так везло далеко не всем, и из подворотен доносился крысиный шелест купюр. Люди расплачивались за то, что от них попахивало дымком. У кого было мало денег, отдавали мобильные телефоны, а также цепочки, кольца, сережки. И никто не роптал. Все понимали, что идет тотальная борьба с террористами, устроившими пожар на «Горке».

Если верить крикливым работницам регистратур, в больницах Ирины не было. Утешение слабое, но другого у меня не было, и я благодарил Бога за то, что он давал мне надежду. Я лелеял ее, бережно, как спящего ребенка, прижимал к себе, оберегал ее покой от гнусных мыслей, который атаковали меня. Чувство одиночества и отчаяния, тем не менее, росло в моей душе, как избыточное давление в паровом котле. Мне как воздух нужны были теплые слова поддержки и тарелка горячей похлебки. Но кафе Ашота, куда я пришел, было закрыто, выбитое стекло в двери заколочено фанерой, и окна темнели пронзительной пустотой.

Я остановился посреди улицы под проливным дождем, посмотрел вперед, назад и понял, что со мной случилось то, чего не было еще никогда в жизни – я утратил смысл всего. Я торчал как столб, мешая пешеходам, и они задевали меня угловатыми сумками и колкими зонтиками; я кого-то раздражал, вызывал ругательства и злобу.

В такое болото отчаянья моя душа еще никогда не погружалась, опуститься ниже значило просто умереть, и не было иных путей, кроме как идти в гору. «Вот что, Вацура! – жестко сказал я себе, словно был командиром и обращался к солдату, позволившему проявить малодушие. – Ничто не происходит случайно, всё в этой жизни предопределено, а значит, в этих испытаниях, которые свалились на меня, есть высший смысл. Передо мной стоят определенные, ярко выраженные цели, а не хаотичное нагромождение несчастий. И первым делом я должен разыскать Ирину. В лепешку расшибиться, но найти! Все горы перевернуть, все стены взорвать, все моря осушить, но найти!»

Вера вернула мне силы. И тотчас сознание словно вспышкой озарила мысль: а куда еще Ирина может пойти, к кому кинуться за утешением и поддержкой, как не ко мне! Конечно же, она поехала ко мне домой, будучи уверенной, что я безмятежно сплю в своей постели. Тем более что у нее есть дубликат ключей от моей квартиры – я сам отдал его Ирине в тот же день, когда поставил бронированную дверь. Мастер, который ее устанавливал, посоветовал так сделать. «Чтобы не взрывать дверь динамитом, если вдруг потеряешь ключи!» – пояснил он, ненавязчиво отрекламировав высокое качество своего изделия.

Я немедленно позвонил к себе домой, выслушал длинную череду гудков, дал отбой и снова позвонил… Не берет трубку! Не берет!.. От досады мне хотелось завыть. Только не надо паниковать! Рано делать выводы! Нормальный, прилично воспитанный человек, находясь в чужой квартире, тем более, проникнув туда без спроса, не станет поднимать трубку и отвечать на звонок, не предназначенный ему. А Ирина – нормальный и прилично воспитанный человек. Она не поднимет трубку. Мали ли кто мне звонит? А вдруг дама? И что эта дама подумает, если в пять часов утра отвечу не я, а милый женский голосок? Умница, Ирина, умница!.. Мне, вроде бы, стало легче, но только на минуту, потому как версию с воспитанностью Ирины тотчас атаковала очередная предательская мысль: мой домашний телефонный аппарат оборудован определителем, и Ирина не могла не заметить, что высвечивается номер моего мобильника… Ах, как всё плохо!

Кто бы видел, с какой скоростью я побежал по лужам! Люди шарахались от меня, останавливались, провожали взглядом. У меня не было денег на такси, но если бы даже были, я все равно понадеялся бы только на свои ноги. Машины увязали в центре, словно в жвачке, бесконечные заторы уже стали обычным явлением, потому как оргии там не прекращались ни днем, ни ночью… Я бежал ровно и размеренно, как волк по следу зверя, и дыхание мое было сильным и глубоким, и разогретые мышцы пружинили и дрожали от скопившейся в них силы и жажды движения. Я оставил за собой радиорынок, церковь, детский парк и главный корпус санатория министерства транспорта. Мне оставалось совсем немного, как вдруг пришлось остановиться.

Узкую улочку перегородил грузовик с крытым кузовом, и я сначала подумал, что нарвался на очередной милицейский кордон. Грузовик медленно сдавал назад, к пандусу склада стройматериалов. Несколько рабочих в спецовках одновременно и бурно командовали, махали руками, свистели. Когда машина остановилась, они открыли борт и стали выносить из склада нечто похожее на узкие шифоньеры из некрашеной сосны. Когда я подошел ближе, то увидел, что в машину грузят грубо сколоченные гробы из неошкуренных досок. Рабочие трудились споро: двое в кузове принимали и складывали гробы друг на друга, а шестеро, разбившись на пары, таскали их из склада.

Чем дольше я смотрел на эту муравьиную суету, тем меньше мне хотелось верить в происходящее. Для кого это предназначено? И почему так много? Ведь на пожаре погибло восемь человек!

А рабочие всё носили и носили свою жуткую продукцию, и я насчитал не меньше пятидесяти гробов. Когда грузовик был заполнен под завязку, к пандусу подъехал еще один. Я подошел к рабочему, который стоял поодаль и курил.

– Это куда столько много? – спросил я.

Рабочий ухмыльнулся, пожал плечами, сплюнул себе под ноги.

– А хрен его знает! Поступил большой заказ из какой-то похоронной конторы… Мало ли, кто на чем делает бизнес? Может, гробы скоро сильно подскочат в цене…