Император верно вычислил, точнее угадал направления вражеских атак. Чужой опыт продолжал спасать Империю, битва за Варшавский Выступ разворачивалась очень похоже на сражение за Курскую дугу – подсекающие удары у основания подков, массированное применение танков, как стальной арматуры атакующих клиньев.

Похоже, но не тождественно.

В отличие от советской альтернативы, главный удар Евгеники пришелся на северный фас, где оборона Империи оказалась слабее. Предполагалось, что состояние дорожной сети больше располагает к южному варианту, сковывая быструю переброску войск в районе Плоньско–Цехановского «коридора», но нацисты сумели каким‑то мистическим образом выжать из коммуникаций куда больше расчетного. Мощь атаки и атомное оружие позволили почти прорвать фронт в первый же день, а авральная переброска подкреплений с юга и второй отсечной полосы требовали времени. Все внимание противников смещалось к противостоянию Первой Бронеармии, перекрывшей прорыв, и танкового корпуса «Черных». Корпус, впрочем, таковым только назывался, будучи по численности и составу мощнейшей танковой армией.

Так же приходили тревожные новости о некоем локальном прорыве, ставящем под удар тыловые коммуникации Бронеармии, но их ещё требовалось систематизировать и уточнить. На транспортном терминале, который ориентировочно оказывался под угрозой, уже появился генеральный инспектор Терентьев, решающий проблемы в стиле «приказа 227», без жалости и снисхождения.

Так или иначе, не оставалось сомнений, что в течение ближайших двух–трех суток исход сражения будет определен великой танковой битвой на севере.

Застрекотал изограф, вытягивая из утробы узкий длинный лист бумаги с нарисованной от руки схемой и коротким рядом цифр. Офицер связи бросил беглый взгляд на запись и кратко перевел:

— «Дальногляд» отслеживает «демонов». Новая попытка прорыва.

На самом деле машина, называемая «дальноглядом», конечно, именовалась совершенно иначе. Из‑за тотальной секретности у неё не было даже названия, только длинный цифробуквенный шифр и сложная система дезинформации, предлагающая поверить в загоризонтный радар необычно большого радиуса действия. Подобные действительно проектировались, но были обречены ещё долго оставаться в виде чертежей на кульманах. «Дальногляд» же представлял собой нечто совершенно иное.

Россия, обремененная огромными расходами на армию и войну, не могла по американскому примеру позволить себе целый дивизион стратосферных дирижаблей ДРЛО, но при этом должна была что‑то противопоставить «демонам» тяжелой бомбардировочной авиации. Особенно с учетом того, что каждый из них теоретически мог стать носителем атомного заряда. Поэтому имперские конструкторы решили создать один дирижабль, но такой, какого ещё никто не строил.

Мезосферный аппарат представлял собой произведение искусства, собранное полностью вручную менее чем за год. Внешне он смахивал на трехсотметровую авоську, набитую шариками для пинг–понга, с дополнительной ступенчатой системой запуска, отчасти похожей на ту, что используется в баллистических ракетах. Только вместо разгонной ступени применялась сложная схема баллонов, отцепляемая на высоте тридцати километров. Дальше аппарат карабкался своими силами, используя сначала гелий, затем вытесняя его водородом, а после ещё и прогревая водород ракетным двигателем. Игры с водородом давно считались недопустимыми, но на таких высотах он оказывался взрывобезопасен из‑за очень малого содержания кислорода в разреженной атмосфере.

Манёвренность у аппарата была отвратительная, но все же наличествовала. Сопротивление воздуха оказывалось близким к нулю, а ветра слабые, так что для неспешного перемещения хватало периодических корректирующих импульсов.

Подъем продолжался очень долго, почти две недели, поэтому крайне важно было подгадать к началу вражеских действий. Но тяжелее всего приходилось двум операторам. «Дальногляд» мог затащить примерно пятнадцать тонн груза на высоту почти пятидесяти километров. На первый взгляд – солидный вес, но почти весь лимит съедали антенна и аппаратура, существующая в единственном комплекте. Для людей оставались считанные квадратные метры, отведенные под санузел, рубку и капсулу для поочередного сна.

Технологические извращения и немыслимые страдания операторов должны были окупиться – мезостат обозревал фактически все поле боя с помощью мощной оптики (конечно, в зависимости от облачности), но главное – мог проводить сверхдальнюю радиолокационную разведку. «Демоны» потеряли преимущество внезапности. Если они шли на привычной высоте, то оказывались под пристальным взором «дальногляда». Опускаясь ниже – рисковали попасть под удар имперской ПВО, да и на фоне земли опытные операторы выделяли характерные цели.

Но и сам мезостат был уязвим. Его не могла достать никакая зенитная ракета, но теоретически можно было подбить управляемым снарядом с бомбардировщика или высотного дирижабля–термоплана. Оценив опасность наблюдателя, зависшего на границе атмосферы и космоса, противник раз за разом яростно пытался добраться до него. А имперский воздушный флот так же упорно защищал бесценный аппарат.

О том, что чувствовали два человека, запертые на несколько недель в мезостате, питающиеся концентратами, почти лишённые отдыха в бдении за приборами, лучше было не думать. Оставалось лишь надеяться, что сражение переломится раньше, чем исчерпается ресурс закалённой психики.

Константин кивнул, погруженный в собственные мысли. Боль опять возвращалась.

Отдохнуть… Немного покоя, совсем немного…

Никогда, никакое искушение не было столь сильным. Черти окружили императора, нашёптывая, что он заслужил немного отдыха, что никто не работал больше него, что командиры справятся сами, им нужно просто не мешать…

— Алюшников запрашивает поддержки с воздуха. Ему нужно усиление ПВО. Кроме того, он просит срочно передать из резерва ракетную батарею особой мощности.

Чеканный безэмоциональный голос адъютанта вырвал императора из подступающего забытья. Константин с признательностью посмотрел на человека, который, сам не зная того, не позволил сомнениям взять верх. Не дал усталости и боли сломить дух правителя сражающейся страны.

Рано, рано отдыхать. Успеется. Запрос бывшего министра обороны, ныне спецпредставителя на Севере требовал личного решения императора.

Тем временем поступил новый доклад.

— Терентьев руководит прохождением транспортных колонн, терминал обстреливают из дальнобойной артиллерии, но работа восьмого опорного нормализуется. Есть жалобы на инспектора. Он издал указание…

Адъютант замялся и передал монарху очередной листок из изографа. Константин внимательно прочитал и приподнял бровь, вполне разделяя недоумение офицера.

— Что ж… — сказал, наконец, монарх. – Если он принял такое решение, на то были основания. Жалобу оставить без внимания, сводки о работе восьмого опорного предоставлять каждый час, наравне с отчетами по Первой Бронеармии. И проясните, что там происходит на фланге, что за «штурмовая дивизия».