К счастью для Снежаны, не все мужчины были такими привередами.

Рядом с ней сидел молодой кент по прозвищу Финн (иногда его называли Фиником) – невероятно худой, вертлявый и острый на язык парнишка лет двадцати трех.

Финн приобнимал Снежану рукой за талию и рассказывал ей на ушко анекдоты.

Он играл ее пергидрольными локонами, время от времени просил Неразлучника подбавить ликера в ее рюмку и вообще выглядел как классический влюбленный идиот.

Мне, кстати, было не совсем понятно, как Снежана оказалась в баре. То ли Финна посетила классная идея показать своей новой девушке, как размножаются снорки, то ли Снежана закадрила или решила закадрить кого-то из группировки «Долг» (это им, крутым ребятам из «Долга», принадлежал Бар) и для того напросилась «в гости», а тут случайно подвернулся этот малолетний Финн. Зная Снежану, я мог поверить во что угодно, в том числе и во все это сразу.

Я оставил всю свою компанию возле подоконника и, улучив момент, когда возле Неразлучника образовалось что-то вроде разреженной области, опрометью бросился к барной стойке. Я хотел сделать заказ и договориться о ночлеге.

– Для меня литр моего любимого «Гиннесса»… Нет, сразу два. Для Тополя сегодня «Кровавую Мэри». Лучше тоже сразу две, знаю я его… Для рамочки-блондина «Крушовице», хватит с него и пол-литра. А для девчонки – стакан красного французского вина, налей-ка в самый лучший бокал, если можно.

– Я не ослышался, брат? Красного французского вина? – переспросил Неразлучник, тараща на меня свои живые глаза. – На моей памяти через Бар ни одной бутылки красного французского вина еще не прошло.

– Ну давай тогда обычного красного вина. Какое тут есть? Чилийское, может? – Я заинтересованно сощурился на батарею призывно мерцающих бутылок за спиной Неразлучника.

– Чилийское? Не смеши меня. Ты еще австралийского попроси, гурман хренов. Красного вина вообще нету никакого. И не было. Так что будь проще. И тогда бармены в моем лице потянутся к тебе. Имеется вот ликер. Кофейный. Я его специально для телок держу…

– Тогда давай ликер, если других вариантов нет. Может, хоть шампанское?

Я уже представлял потерянную гримаску, которую скроит Ильза, когда я принесу ей эту бурдень под названием «ликер», пахнущую химией и дешевым борделем.

– Шампанское? Где-то была бутылочка… – Неразлучник порылся под стойкой и наконец выудил оттуда затянутую пылью бутыль классического «Советского», полусухого.

Я не поклонник этого пузырящегося соломенно-желтого пойла. Но все же готов признать за ним и некое благородство, и некую советскую чувственность в духе моей ненаглядной Мисс-86, и заслуженное десятилетиями реноме Отечественного Бабоукладчика Номер Один.

В общем, я заказал шампанское. Про цену этой бутылки я, как обычно, у Неразлучника не спросил, верный своему собственному амплуа мужика, который денег не считает.

Но про себя подумал, что коллекционные бургундские вина наверняка стоят в десятки раз меньше, чем этот вот шедевр полудохлого крымского виноделия. Что ж, в таких местах, как Бар, трудно рассчитывать на умеренные цены.

Неразлучник как следует протер бутыль полотенцем и поставил передо мной.

Я просиял ему в ответ.

Затем я заказал нашей потрепанной банде сытный ужин – каждому по салату оливье, фаршированному черносливом куриному бедру и по миске куриного супа. Готовили в Баре неважно, меню было куцым, и я приготовился к худшему.

Ну а когда я расплатился за заказ, оставив Неразлучнику отменно щедрые даже по здешним меркам чаевые (тут ведь и самые жадные из суеверия суют бармену лишние купюры, пусть Зона и ее Хозяева видят, какие мы на самом деле щедрые и бескорыстные!), я перешел к главному.

Я перегнулся через барную стойку, пальцем подзывая Неразлучника наклониться – мол, музыка мешает, – и сказал:

– Нам бы две комнаты на сегодня.

– Веришь, Комбат, ни-че-го. Как другу тебе говорю.

– А если хорошо подумать? – Я сделал в воздухе потирающий жест большим и указательным пальцами правой руки, словно бы невидимую купюру помусолил.

– Даже если хорошо подумать, брат. Ты видишь вообще, что творится?

– Вижу. И все-таки.

Всем своим видом я показывал, что от намеченного не отступлю. И не сдвинусь с места, пока мой вопрос не решится положительно.

– Все занято, брат. Ну пойми же ты! Склад и тот занят… Его зарезервировали ученые, они последними пришли – видишь, возле окна, где пруд нарисован, стоят? Так там, на складе, даже отопления нет. Как в склепе холодно. Вон, вон, туда гляди!

– Вижу, не слепой. Но я ведь не хуже ученых, правда, Федор? – Я назвал Неразлучника его настоящим именем, чтобы напомнить: когда-то я ему сильно помог, и вообще, теперь мы почти настоящие друзья, а не какие-нибудь там «контрагенты».

– Ну, Комбат… Ну, это… – Неразлучник наконец усовестился и опустил глаза. – Если хочешь, можешь тут переночевать. В общем зале. Когда веселье закончится… Тут уже вон и американские туристы ночуют, которых Шляпа привел. И Кабул со своими отмычками. Так что скучно вам не будет. Завтра утром Тинто сделает вам всем двойной кофе по-турецки, яишенку забалабеним…

– Спасибо за любезное предложение. Но мне бы комнатку. А лучше – две.

– Про две сразу забудь, Вован, – переходя на полушепот, сказал Неразлучник.

– Тогда дай одну.

– Насчет одной… В общем… я еще подумаю… Видишь ли, – он уже шептал мне в самое ухо, – я сегодня уже двадцати человекам отказал. И тут если я тебе дам… В общем, может выйти международный скандал. С переходом на личности и рукоприкладство. Понимаешь?

– Да я понимаю, Федя. Но и ты пойми. Со мной девчонка. Ее нельзя в общем зале укладывать. Нежная она, как цветок. И больная к тому же.

– Если больная, зачем в Зону поперлась? Нашла место! Тут и здоровые-то канают.

– Обстоятельства заставили, – уклончиво ответил я. Не рассказывать же ему про болезнь Милна!

– Кстати, а что это за телочка? – спросил меня бармен, придирчиво оглядывая Ильзу, которая как раз вытирала салфеткой разводы копоти на шее Ивана. – Откуда такая?

– Туристка. Из Прибалтики, – соврал я.

– А-а, из Прибалтики… То-то, я смотрю, у нее рожа такая… маленько отмороженная. – И Неразлучник гнусно усмехнулся.

Я не стал заступаться за Ильзу. Да, в сущности, Неразлучник ничего оскорбительного и не сказал. Особенно по местным меркам. Отмороженная – и отмороженная. Не трипперная же!

Но я с удивлением поймал себя на желании Неразлучнику возразить – мол, не отмороженная она, а усталая и смертельно больная.

Мои возражения нужны были Неразлучнику, достаивающему на ногах двенадцатичасовую смену, как зайцу пятая нога. И я, конечно, не собирался произносить их вслух. Но само желание эти возражения высказать меня удивило и даже, не буду врать, испугало. Еще не хватало мне влюбиться в эту крысу расписную, принцессу Лихтенштейнскую!