Он лежал на дне этой ямы, посреди валежника, будто в колыбели, и смотрел в небо. Почти черные глаза его казались двумя круглыми дырками, какие получаются на лицах Есми после ритуала.

– Да. Меня зовут Северьян.

– Северьян, ты куришь?

– Нет. Это гадость.

– Жаль, – сказал Саша. – А я не сплю. Не хочу, чтобы Паяц приходил. Не хочу, чтобы он снова делал детям сакреацию. Но он будет.

– Так вот как вы это называете. – Северьян сменил позу и сел рядом, вытянув затекшие ноги. – Тебя, наверное, твоя подруга ищет.

– Я сказал ей, что хочу побыть в одиночестве. Я хотел попасть к реке, ты закричал, и я испугался. Ты можешь проводить меня к реке?

– Я не знаю, где река…

– Я покажу.

Открой окно. Будь милосердным. Не бросать же его здесь. Если смотреть правде в глаза, он сделал правильный выбор. Убитый горем после смерти матери, молодой человек трагически покончил с собой, бросившись в реку вместе с креслом-каталкой. Что-то даже провокационное в этом есть, хм? Достаточную ли помощь он получал от социальных служб? В каких условиях жила семья? Разумеется, ни пандусов, ни грузового лифта. Куча мусора до потолка. Если раньше он хотя бы изредка имел возможность бывать на улице, то теперь предпочел реку. Самоубийцы не наследуют Царствие Небесное. А вот изнанку города – вполне.

Северьян попытался приподнять Сашу, держа его под мышки, однако получилось плохо. Саша был не тяжелым, но самые серьезные усилия, которые доводилось производить в своей жизни Северьяну, касались того, чтобы поднести ко рту стакан.

– Фигня, – выдохнул он, потирая поясницу. – Тащить тебя я не смогу. У тебя сесть-то получится?

– Возьми меня за руки, – попросил Саша. – Я постараюсь.

Северьян едва не взвыл от боли, когда тот вцепился в его запястья. Пальцы у него были длинные и тонкие, но хватка оказалась что надо. «Отменные гематомы достанутся наутро Северу», – подумал он и поймал себя на том, что не испытывает привычной радости. Возможно, оттого что Вика ушла и любоваться плодами его ночных изысканий стало некому. Или же он действительно не желал Северу боли. Эта мысль напугала его, как любое пропущенное изменение. Ты спишь, а тебе отрезали руку. Ты спишь, а соседка снизу уже забыла выключить газ. Ты спишь, а у тебя сын родился, только ты никогда его не увидишь, потому что она еще и покурить надумала. «Я скоро умру», – догадался Северьян и мгновенно успокоился – все сразу встало на свои места. Да, я нашел Кудельку и сейчас тяну его из земли, как дед – репку, а значит, скоро умру.

– Проще простого! – заключил Северьян, когда Саша принял вертикальное положение.

– Больно, – пожаловался тот, так и норовя снова завалиться на бок. – Спину больно. Посмотри, что там.

Его рук он так и не отпустил, зато сложился пополам, чтобы Северьяну удобнее было смотреть. Он ничего не увидел, спина и спина, затем перевел взгляд на то место, где она только что была…

– Спина и спина. Все в порядке. Ты просто неудобно лежал, наверное.

Из земли, хорошо заметный в примятой траве, торчал десятисантиметровый штырь арматуры.

– У меня часто что-то болит, – сказал Саша. – Но такого еще было.

– Ты только не спи, ладно? – Увиденное словно придало ему сил. Северьян присел перед Сашей на корточки, подставляя спину, закинул его руки себе на плечи и даже сумел привстать. – Я дотащу тебя до склона, – рассуждал он скорее с самим собой. – Там невысоко, я в первый раз запросто выбрался. Немного полежишь, отдохнешь, а я поднимусь и помогу тебе сверху. Готов?

– Спина, – повторил Саша. Держался он молодцом – Северьян на его месте орал бы от боли.

– Потерпи. Я сейчас.

Цепляясь за траву, он вскарабкался наверх. Поставил на колеса Сашино кресло – просто удивительно, что он вообще сюда доехал при полном отсутствии дороги, – снова лег и уперся рукой в землю. Глаза немного привыкли к темноте – Сашу он видел отчетливо.

– Руку давай!

Плохая была идея. Это не Северьян его вытащит, а Саша потянет Северьяна обратно, и все придется начинать заново. В голове мелькнула мысль, что он мог бы забрать Сашу в полупуть, как поступал с детьми этот его спятивший Паяц, – секундное дело, он все равно уже не жилец. У него в спине дыра глубиной десять сантиметров. Он собирается прыгнуть в реку.

– Я должен был умереть, – сказал Саша. – Там, на острове. В пять лет. Всем стало бы лучше.

– Заткнись. – Злой как черт, Северьян спустился обратно и снова закинул его руки себе на шею. Предупредил: – Если задушишь – убью! – и полез наверх.

Нужно было отдать должное «конверсам» – они не скользили и отлично сцеплялись с поверхностью склона.

– Что изменилось? – спросил он, чтобы не молчать.

– А?

Твою мать! Каждое слово и так давалось с трудом. Еще фраза, и у него лопнули бы глаза.

– Сакреация. Почему передумал?

– Мама, – сказал Саша и надолго замолчал. Северьян было подумал, что он умер, но руки, обхватывающие плечи, оставались горячими, и дыхание на шее не прерывалось. – Мама, – повторил он. – Я люблю ее… Все равно.

– Все равно?

– Да.

– Она умерла.

– Я знаю. – Он и сам был близок к смерти.

– Но я не хотел бы остаться без нее. Каждый из этих дней…

– Ты там плачешь, что ли? – почувствовав сырость, возмутился Северьян.

– Я не плачу. Из моей спины что-то течет.

– Ничего не течет из твоей спины, уймись. Какой была твоя мама?

– Моей.

– Понимаю, – выдавил Северьян. – А глумиться-то зачем?

– Чего?

– Листовки родителям. Это что вообще было?

– Это Паяц. Он придумал. Чтобы проверить, кто их узнает и купит.

– Я б на их месте давно нашел тебя, разрубил на куски, сварил бы себе суп и сожрал его под рюмку водки, – сказал Северьян и подавился словами.

Наверху ему показалось, что пальцы на руках остались без ногтей, а легкие – без кислорода. Сгрузив Сашу в кресло-каталку, Северьян опустился на колени, чтобы отдышаться.

– Может, ну ее, эту реку?..

Он вытер пот и обернулся: Саша смотрел на него, склонив кудрявую голову к плечу.

– Джеронимо![7]

– Да ладно. – Северьян взялся саднящими ладонями за ручки кресла. – Ты смотрел, что ли?

– У меня было много времени. Я написал дневник. Он у Люс. Забери его.

– Заберу.

– У меня дисграфия.