Приложение 7. Мистика. Фэнтези. Магический реализм

Пытаясь определить жанр истории, мы часто смотрим в первую очередь на антураж. Есть эльфы? Значит, фэнтези. Вампиры? Значит, мистика. Ничего не понятно, но очень интересно? Скорее всего, магический реализм! Но по мере знакомства с книгой (или ее написания) могут встретиться сюрпризы. Примерно так мои «Письма к Безымянной» о Людвиге ван Бетховене и его Бессмертной Возлюбленной из абсолютно классической мистики превратились в столь же классический магический реализм: рассказчик оказался слишком ненадежным, а его реальность — слишком тонкой.

Давайте немного поговорим об этом блоке обманчиво близких жанров. Поймем, почему последний все же отстоит от первых двух, чем он сложен и почему все прочнее ассоциируется с «большой» литературой. Это важно, так как некоторые вещи, позволенные магическому реализму, совершенно недопустимы в фэнтези — и наоборот. В этом непростом вопросе нам, пожалуй, опять поможет старая сказка, которой, кстати, очень не помешал бы ретеллинг (в любом из вышеперечисленных жанров!).

Жили-были мама с дочкой в нищей лачужке. И так бы девочка там и жила, и выросла бы в разбойницу, танцовщицу, прачку или проститутку, и ничего бы не случилось такого… Но мама умерла, а девочка попала на воспитание к страшно богатой леди. И стала леди растить ее благочестивой особой, покупать ей приличную одежду и обувь. Хорошую. Дорогую. Вот только не были милы сердцу девочки невзрачные цвета «приличного» мира: коричневый, белый и серый. Более всего на свете девочка мечтала о красных башмачках. Именно они ассоциировались у нее с хорошей жизнью, потому что их носили принцессы. А еще потому, что когда-то мама сшила девочке такие башмачки из лоскутов. И хотя те давно износились, память о них в девочке жила. Втайне от своей подслеповатой опекунши девочка купила себе красные башмачки. И не просто купила, а надела на выход, и не просто на выход, а в церковь, что было ей строжайше запрещено. А по пути домой встретила странного хромого на левую ногу солдата. Тот наклонился, сказал: «Какие же красивые у тебя туфельки», тронул их пальцем… Ну а весь остаток сказки девочка не спит и не ест. Она только танцует, танцует как одержимая, танцует против своей воли, пока не сходит с ума, не сбегает в глухую чащу к леснику и не просит его отрубить ей ноги. А потом ее отрубленные ноги танцуют отдельно и не пускают кающуюся девочку в церковь. Такие вот дела.

Это одна из вариаций на тему довольно непопулярных у писателей (зато ЧЕРТОВСКИ популярных у сказкотерапевтов) «Красных башмачков» Андерсена. Сюжет сложнее, чем я передала, там есть несколько «точек невозврата» для героини и еще грустный финал, но это неважно. Важно, что именно на таком примере очень просто объяснить разницу между всеми жанрами из заголовка.

Мы уже упомянули: в попытке понять, что перед ними, люди (и авторы, и читатели, и даже издатели!) часто ориентируются на «внешнее» — и именно поэтому потом озадачиваются, расстраиваются, а то и разочаровываются. И еще вешают ярлыки, ага: ну, тут же есть второй мир, да? Ну, Изнанка? Значит, этот ваш «Дом, в котором…» — фэнтези, да? А я вот не читаю фэнтези, понятно? Уберите его.

Все становится намного проще, если, разбирая тот или иной сюжет, обращаться к «внутреннему». Главный идентификатор жанра не антураж, а механика. То, как работает мир, то, как работает восприятие персонажей, то, как к этому можно (или нужно) относиться читателю. Оппозиция «можно — нужно», кстати, особенно важна в контексте великого противостояния фэнтези-мистики и магреализма. Но вернемся к сказке.

История бедной героини примкнет к одному из жанровых лагерей, стоит только подобрать ключевому сюжетному элементу — танцующим башмачкам — объяснение. Давайте попробуем?

Версия первая. Хромой солдат — дьявол. Когда он коснулся башмачков, девочка стала одержимой. Именно поэтому она не может и попасть в церковь. Отлично! Мы восхитительны, а наши башмачки — мистика. Ключ к механике мистики (по крайней мере, согласно канонам ранних текстов вроде «Коринфской невесты», «Дракулы», «Кентервильского привидения» и т. д.) — привязка основного фантдопущения к силам смерти, силам дьявола — в общем, ко всевозможным темным силам, перед которыми наши далекие предшественники из XVII–XIX веков трепетали.

Версия вторая. Хромой солдат — странствующий чародей, ну а башмачки — артефакт, который питается слабыми душами. Когда девочка надела их, она подверглась магическому воздействию. Вполне логично, что магия из иного мира: прежде-то никто не плясал! Отлично! Мы восхитительны, а наши башмачки — фэнтези, возможно темное. Ключ к механике фэнтези (начиная от миров, в которых играли и сочиняли истории сестры Бронте и брат и сестра Моцарты) — более-менее стройная система нехарактерных для обыденного мира явлений и существ, подчиняющихся логике. Существа, кстати, могут быть в том числе хтоническими. То есть если вы пишете о вампиризме как о лишенном полутонов, гибельном проявлении зла (как в «Отравленных землях» и «Дракуле»), ваше произведение — мистика. А вот если о целой вампирской диаспоре со своими законами, коммуникациями и так далее (как в «Дозорах» Сергея Лукьяненко) — у вас фэнтези, причем городское (ну или деревенское).

Версия третья. Башмачки, солдат — все ерунда. Девочка просто впечатлительная и испугалась его. То, что он потрогал ее обувь, ничего не значит. Но бедняжка больна пляской святого Витта или наследственной шизофренией. Вот и стала танцевать, триггер какой-то сработал. Ну а что, логично же. Нет на свете никакой магии, это все ересь. Мы восхитительны! А наша история — обычный реализм. В чем его механика, думаю, понятно: в законах биологии, генетики, физики, психологии, социологии.

И наконец, версия четвертая. Она гласит, что все три наши предыдущие версии имеют право на жизнь. Все их можно предположить, но в каждой есть что-нибудь, что намекает и подталкивает к другой. Может, девочка проклята дьяволом: мужик-то подозрителен, да еще на левую ногу хромает. Может, башмачки родом из другого мира: городок-то древний, с историей, в нем наверняка есть каменные ворота, через которые в прошлом уже являлись разные странные гости. А может, девочка и больна. У мамы-то, возможно, шизофрения была. Все можно в той или иной мере предположить, но ничего — в полной мере опровергнуть. Ну? Мы восхитительны! А наша история — магический реализм. Ключ к его механике, как ни парадоксально, в некотором смысле отсутствие одной определенной механики. Читатель сам выбирает, как объяснить злоключения героини. И это, по-моему, отличный ход, потому что и в жизни мы далеко не всегда понимаем, почему сталкиваемся с тем или иным событием. Ведь