Может быть, Грант защищает вновь сорвавшуюся Ванессу?.. Вполне возможно: эта девушка может служить лучшей иллюстрацией поговорки «горбатого могила исправит». Когда Ванесса была жива, она разбивала Гранту сердце своей наркоманией – бесконечно завязывала, клялась, что «больше никогда», а потом срывалась. Он обратил ее, чтобы она перестала убивать себя у него на глазах. Ну так что же – ей это нисколько не помешало. Она продолжает в том же духе, только теперь она заменила героин живой человеческой кровью. Один наркотик на другой. Она вечно «завязывает» с убийствами людей, некоторое время терпит донорскую кровь, а потом опять срывается. И у нее ведь есть оправдание: если героин – это действительно отрава, то кровь объективно нужна нам, чтобы жить. Грант, конечно, уверяет меня, что в последнее время никаких приступов у его возлюбленной не было. Но можно ли ему верить? Грант вполне может ее покрывать, хотя мне не хочется думать, что он лжет мне в глаза.

Есть еще, конечно, Серхио – и его упрямое нежелание рассказать какие-либо подробности того, что он выяснил после проникновения в квартиру Влада незваного гостя. Рассказывая о результатах своего расследования, он навешал мне откровенной лапши на уши: имя, которое он мне назвал в качестве вероятного «подозреваемого», настолько нелепо, что это даже обсуждать не стоит. Я проглотила его заверения в том, что опасности нет, только потому, что он знает: случись по его вине что-то с Владом, я лично разорву его на части и оставлю гнить на солнцепеке. Серхио не дурак – он не стал бы меня успокаивать, если бы угроза была реальна. Значит, прямой угрозы в самом деле сейчас нет. Я не расспрашиваю его больше, но я уверена, что он знает, кто был в квартире Влада на самом деле. И почему-то не хочет никому говорить. Что за этим кроется? Любовь? Почему-то мне кажется, что это не Сережин случай. Какая-то интрига – вот это с него станется, с его-то мадридским прошлым. Но стал бы он, в самом деле, рисковать доверием Гранта и отношениями со мной ради какой-либо, пусть самой выгодной для себя, интриги? Наиболее естественной причиной такого поведения была бы верность своему создателю: не все в моем племени ненавидят обратившего их так же, как я – Дюпре. Скорее наоборот – своих создателей принято чуть ли не боготворить. Любой вампир понял бы Серхио, если бы он выгораживал Кармелу, решившую пошалить в чужом городе. Но Кармела мертва… Или так он по крайней мере говорит. Но я не знаю, правда ли это. И думать о том, что он лжет мне, что его душераздирающий рассказ о ее казни был выдумкой… Это еще хуже, чем сомневаться в Гранте.

Ненавижу такие ситуации. Ненавижу, когда мне приходится сомневаться в самых близких людях. Родственники-вампиры меня определенно сейчас не радуют. И тем прекраснее в моих глазах Влад – не просто мужчина, которого я люблю, но и человек, в котором я могу быть совершенно уверена.

Вот я смотрю на него сейчас – он прикуривает, опустив ресницы и прикрывая огонек зажигалки рукой от неожиданного и долгожданного ветерка, который пуще обычного разметал его волосы… Я смотрю на него, и мое сердце радуется. Тому, что он рядом. Тому, что он счастлив. Я не хочу сейчас задумываться над тем, почему он так спокоен. Я хочу просто быть спокойной и счастливой, как он.

Хотя задуматься, конечно, стоило бы. Странное улучшение в его настроении и состоянии произошло после убийства Олега Шавырина. По идее, все должно было быть наоборот: случилось то, чего мы все опасались, – убили смертного мужчину из моего ближайшего окружения. На месте Влада можно было бы подумать, что убийца подошел вплотную к нему и запугивает нас – меня. Показывает, каким будет его следующий ход. Или – что тоже очень страшно – можно было бы подумать, что убийца просто ошибся и нанес удар не тому человеку.

Стоило бы так подумать – я так и подумала. И странно, что этого не сделал Влад. Вот теперь, после смерти Олега, ему полагалось бы стать психованным и раздражительным и злиться на меня и весь мой род за опасность, которой мы его подвергаем. Винить нас в смерти своего друга, наконец. Но Влад не делает ничего подобного. Может быть, убедил себя, что смерть Олега случайна и не имеет к нам отношения? Но он не может так рассуждать – ибо я, как и положено истинной дуре, проболталась ему про запах серебра, и он знает, что убийство все-таки имеет отношение к вампирам. Или просто в его мозгу включился какой-то человеческий защитный механизм – происходящее настолько страшно, что он отказывается об этом думать?

Я тоже не хочу сейчас думать – ни о чем. Я хочу просто наслаждаться моментом, смотреть в его глаза и слушать его смех.

А он сейчас, между прочим, действительно смеется и говорит, ковыряя ложечкой присохшую молочную пенку на дне своей чашки из-под капучино:

– Я совершенно забыл тебе рассказать дивную историю.

– О чем? – Я настораживаюсь: в системе ценностей Влада понятие «дивная история» может означать все что угодно.

Он безмятежно ухмыляется:

– О человеческом безумии. Михалыч-то наш, похоже, сошел с ума в своем журнале «Пидор». Он мне вчера позвонил – ты как раз собеседовала какого-то из наших будущих стилистов… И что, ты думаешь, он мне предложил?

Я поднимаю брови – возможно, это и в самом деле будет дивная история.

– Перейти к нему арт-директором?

Влад вскидывает на меня глаза – в них пляшет веселье:

– Шайтан, ты знала! Он что, спрашивал у тебя разрешения?

Я раздраженно повожу плечом:

– Нет, хотя следовало бы – но ему, видимо, тонкости корпоративной этики неведомы. Но такого предложения с его стороны следовало ожидать. Он только что потерял сильного редактора – Степу Малахова. Ему нужна в журнале крупная фигура, талантливый человек, который мог бы влиять на стиль журнала. Тебя он знает, и работали вы с ним хорошо – обратиться к тебе было бы самым естественным делом. Плюс мы тоже потеряли только что хорошего человека, и это нас ослабило. В этой ситуации твой уход полностью подкосил бы Alfa Male – второго арт-директора твоего уровня в Москве сейчас не найти ни за какие деньги. Может, и не только в Москве. И, забрав тебя, наш разлюбезный Михалыч таким образом убил бы двух зайцев одновременно – усилил свой журнал и ослабил мой. Наш.

Я говорю все это и невольно думаю о том, что Михалыч буквально накануне смерти Олежки пытался сманить у меня и его тоже. Это, конечно, было бы не таким мощным ударом по журналу, как перекупка Влада, но все равно существенным. Это сильный, грамотный кадровый ход, хотя и очень подлый. Может ли быть, что Грант недооценивал моего предшественника и тот оказался куда более жестким политиком, чем проявил себя в Alfa Male? Или это на него увольнение так подействовало, он объявил мне вендетту – и теперь жар борьбы придает ему сноровки и хитрости?

Влад слушает меня внимательно, с легкой улыбкой, и при моих словах о том, что он лучший арт-директор города, трогательно краснеет. Он вообще легко краснеет – это одна из вещей, которая меня особенно в нем привлекает и из-за которой мне всегда приходится быть настороже… Но меня немножко беспокоит его молчание. Неожиданно для самой себя я пугаюсь и спрашиваю с деланым безразличием: