– Какие новости? Что с ним? Не томи, храпоидол!

– Он-то в порядке. Памятники старины разрушает, бесчинствует, с джиннами якшается.

– Не выкобенивайся, Соныч, я тебя прошу. Что там? Точно с ним все в порядке?

– Точно. Городские рассказали… Сцепился он с Древними на мосту, со Сфинксами. – Гость глянул на выскочившие ведьмины когти, на побелевшие костяшки пальцев и сжалился, заговорил быстрее.

– После поподробнее узнаем у него самого, а пока так: буянил он очень уж по-странному в одном трактире, а сам был – как мухоморов объелся, потом помог, вылечил одного паренька, потом наскочил на Сфинксов.

– Ой, лихо мне! Да где ж это он на них наскочил? В ресторане, что ли?

– Нет, в том-то и дело. Его, видишь ли, в Древнюю Ночь на подвиги потянуло, на улицу выйти… Не обмирай, обошлось. Уже позади. Кончилось дело тем, что неведомо откуда вызвал он на помощь джинна, и сфинкс с джинном один другого на куски порвали. А другой сфинкс успел на место вернуться… Там тоже было дело темное, но об этом после… И вот теперь, как ты догадываешься, городским пришлось устроить призрак вместо одного из Сфинксов, а на мосту людишкам глаза отвести автоаварией.

– А сам он где? Лешенька?

– Лешенька твой, похоже, весь в папашу. Накуролесил и исчез. Куда – никто не знает.

Старуха сунула сковороду на плиту, обмякла, осторожно повалилась на скамью.

– Сейчас, полежу минутку… Васятка, поди ко мне… Все… Я теперь знаю. Сюда едет, железной дорогой. К вечеру будет. Если тебе ничего не надо пока – уйди на часок, а я отдохну. Тебе же еще ходоков встречать. И комнату, будь добр, очисти, Лешкина это комната. Вон у Петра свободно, там и поживи, а я свое гостеприимство без изъяну исполнила, не сердцем – так поклоном и обычаем… Вот и дай мне одной побыть да оклематься…

* * *

Да, повариха из Маши оказалась никакая. То есть все съедобно и местами даже вкусно, но с мамой – и думать нечего сравнивать.

– Слушай, здорово как! Спасибо, Машенька, было просто объедение.

– Только не Машенька! Я с детства терпеть не могу это пошлейшую форму моего имени. Понимаешь, с детства.

– Ну я же не знал…

– Вот теперь знаешь. – Маша прыснула. – Или тогда я тебя буду звать Денисочкин, а еще круче – Денисочка…

– Все, Маша, убедила, устыдила, уела. Буду звать тебя Машею, а если за провинности – то и Машенцией… Не робей, трогай, это же вода, а не кислота…

По знаку Дениса исчезла посуда и столовые приборы того же тяжеленного, с отливом в красное, металла, а на столе остались стоять кувшин с апельсиновым соком и два длинных стакана с «морозом»; все, кроме сока, – «местное», извлеченное из кухонной «стенки». В самом центре столешницы тихонечко плескался посреди миниатюрного бассейна крохотный фонтанчик: на скале сидит русалка, держит над собой раскрытый зонтик. Из штыря, едва заметного над полусферой зонта, бойкими толчками выпрыгивает водяная струйка, плющится о зонтичную преграду и радужным шатром с прозрачными прорехами оседает в пятиугольный бассейн.

Маше любопытно и боязно; после подбадривающего приглашения потрогать она все же решается и мизинчиком прикасается к «шатру»…

– Какая холодная!

– Потеплее сделать?

– Нет. А это циркулирующая вода? Ну одна и та же?

– Не знаю, не задумывался… А, понял вопрос: да хоть руки мой, она всегда чистая, никогда не иссякает и держится на одном уровне. Более того… Дай-ка мне пальчик.

– Не дам… а зачем тебе?

– Черту фломастером проведу.

– А зачем ты на моем пальце проведешь фломастером черту?

– Увидишь, ну не бойся же.

Маша робко протягивает тот же мизинец и уже верещит: Денис хищно вцепляется в него, делает свирепое лицо… и зеленым фломастером осторожно извазюкивает всю подушечку.

– Сполосни теперь.

Маша с любопытством окунает пальчик в фонтан, тотчас выдергивает его и смеется:

– Ой!.. а где лак?

– Там же, где и чернила. Больно?

– Нет, что ты. Прикольно как… А еще чего он может?

– Да ничего. Просто фонтан с водой, которая всегда свежая и чистая. Можно зачерпнуть оттуда же и пить. Хочешь?

– Не-а. А вот если этот, где царапинка?

– Попробуй.

– Вау! Диня, смотри: нет царапинки… и лак тоже исчез. А нельзя сделать так, чтобы…

– Можно. И положить тебе в косметичку, да? Нет уж, пусть просто фонтаном побудет, а тебе мы чего-нибудь придумаем. У меня, кстати, муттер много чем таким пользовалась, но красилась всегда вручную.

– Я наоборот хотела, чтобы он лак не трогал. А… он так и будет у меня на столе стоять? Все время?

– Если захочешь – то да.

– Ур-ра-а! Ты такой… самый лучший в мире волшебник! А ты… не исчезнешь?

– Да пока не собираюсь.

– Пока – это до вечера… или до обеда?

– Пока – это пока мы с тобой… пока я тебе не надоем, одним словом.

– Ты никогда мне не надоешь, Денис.

– Хорошо бы. Ну что такое? Маш, ты… что с тобой, почему ты плачешь? – Денис растерялся, сунулся в карман, глянул на извлеченный носовой платок – тот стремительно обрел гладкую первозданную свежесть, – скомкал его… – Маша, да что с тобою?..

– Ничего. Просто… я воочию встретила… увидела, как может выглядеть счастье…

– И как же оно выглядит? – Главное было втянуть ее в разговор, отвлечь от слез.

– С конопушками. – Маша все еще всхлипывала, когда вдруг рассмеялась: запоздавшие слезинки разлетелись брызгами, и лишь под глазами остались две черные «панковские» дорожки. – Я очень страшная, да?

– Да. И психическая, но я не боюсь. У тебя когда день рождения?

– Дай платок… В августе, а что?

– Это далеко. Сейчас на базар пойдем, по косметику, дабы твой макияж не расплывался по пять раз на дню. Репетиция к празднику у нас будет.

– Ты говоришь «по косметику», словно «по грибы». Это прикол?

– Нет, преимущества сельского воспитания. У нас на хуторе, вечерами, когда приходит нужда идти в бутик, всегда говорят: по картошку, по изумруды…

– А почему…

– Ну погоди, погоди, пернатый, ты пока просто водички попей, а вечером все будет. Или сам полетай во дворе, крыс поищи…

– Фу, какая мерзость! Не надо так говорить. Давай его лучше покормим?

– Давай я это сделаю без тебя, на всякий случай, я умею… Ты что хотела спросить, когда Морка нас перебил?

– А, да. Почему это ты решил покупать мне косметику из бутика? Типа папик?

– Да нет…

– А что так покраснел вдруг?