Я вздохнула, глядя на мерцающее пламя свечи. Такое положение дел меня даже успокаивало. Он действительно оставлял не меня. Он просто пытался все исправить, так же как и я пыталась в течение предыдущих шести месяцев. Но лучше бы мне не знать всего этого. Облегчение, которое пришло вместе с пониманием ситуации, только усугубило тянущую пустоту внутри. Я закрыла глаза.

— Дядя, он больше ничего не сказал?

— Сказал! Он сказал, что иногда люди вынуждены уйти, но потом они возвращаются, — шепнул дядя.

Возвращаются. Я открыла глаза.

— Это делает тебя счастливее, крошка Саймона?

Я посмотрела на два ярко-голубых глаза, так искренне желавших мне счастья.

— Да, дядя.

— Но потом они возвращаются. Лэйн всегда знает, как будет лучше. — Дядя вздохнул. А затем ткнул в портрет. — Она вернулась.

Я повернулась к своей хранительнице. Я уже решила для себя, кого изображает этот портрет, но ни у кого не спрашивала, боясь ошибиться.

— И она вернулась? — осторожно спросила я.

— Она вернулась! Да! Тогда она была очень усталой. Но ты — это она до того, как стала усталой, ведь так, племяшка?

Каким-то странным образом в этих словах я увидела огромный смысл для себя.

— Хочешь послушать часы, дядя? Пока нам не захочется спать?

— Тикание — это прекрасно. Часы всегда должны тикать, чтобы они могли сообщить тебе когда.

Мы пошли по коридору.

— Мы даже можем завести их, если хочешь, дядя Тулли.

Душой я была уже не здесь, а на корабле, плывущем во Францию. Я думала о том, когда придет тот самый обратный ветер, что пригонит нужный корабль назад.

— Завести? — Дядя всерьез испугался. — Нет, что ты! Сегодня же неправильный день! Марианна говорила, что мы должны быть терпеливыми. Ты должна дождаться правильного времени и завести их в правильную сторону. А если в неправильную, то это… назад. Марианна говорила, нужно уметь ждать, крошка Саймона. Это лучшее.

Я улыбнулась и взяла его за руку:

— Ты как всегда прав, дядя.