Сбежать в курилку, как он планировал изначально, не получилось. На самом выходе из зала его поймал за плечо высокий, красивый парень, кажется, с пятого курса медицинского факультета.

– Привет, – весело поздоровался он. – Ты, как я понимаю, ответственный координатор этой вашей группы?

– Именно, – заставил себя улыбнуться юноша. – Я Стас Ветровский, первый курс психфака.

– Кирилл. Кирилл Бекасов. Пятый курс меда. Здорово у вас получилось, хороший вечер. Давай в сторону отойдем, а то тут народ ходит, мешаем… – и не дожидаясь ответа собеседника, Бекасов потащил его к очередному окну.

– Я рад, что тебе понравилось – да и не только тебе, смею надеяться.

– Не только мне. Хорошо ребята выступали, да и ты так проникновенно рассказывал, что я даже поверил в какой-то момент! Слушай, где вы такие голографии откопали? В интерсети?

Сперва Стас просто не понял, в чем его обвиняют и, остолбенев, дослушал насмешливую речь до конца. Потом… Первым порывом было броситься на обидчика, но это прошло как-то незаметно. Ярость сменилась горькой обидой и болью.

– Дурак ты, Бекасов, – тихо проговорил Ветровский, глядя собеседнику в глаза. – Дурак и бездушная скотина. Хочешь совет на будущее? Не меряй всех по себе. Если ты считаешь, что тебе хватило бы подлости так использовать чужую боль, этот кошмар, в котором живут те дети – не думай, что другие ничем от тебя не отличаются! – последние слова он почти выкрикнул в лицо Кириллу, и резко развернулся, собираясь уйти. Но тяжелая ладонь легла на плечо, вынуждая остаться на месте.

Бекасов развернул Стаса к себе и посмотрел в глаза – внимательно, уже без насмешки и веселости.

– Эх, ты… психолог, называется, – добродушно проворчал он. – Если бы ты принялся мне доказывать, что вы не обманываете – вот тогда бы я тебе не поверил. Теперь – верю. Извини, что гадостей наговорил – но сейчас такое время, никому нельзя верить на слово.

– Так ты меня… провоцировал?! – вот теперь волна гнева поднялась в груди, не удерживаемая ничем.

– Надо же, догадался, – улыбнулся Бекасов.

В следующую секунду кулак взбешенного Стека врезался ему в скулу. Правда, Ветровский был недостаточно опытным бойцом, чтобы заметить, что Кирилл на мгновение раньше чуть повернул голову, и удар прошелся вскользь. Следующий замах был взят в безболезненный, но жесткий захват.

– Все, хватит. За обиду ты мне уже врезал. Хватит, психолог доморощенный, я сказал! – выпалил будущий хирург, перехватывая вторую руку.

С ноги Стас решил все же не бить. Да и злости не осталось – вся выплеснулась в удар, и правоту оппонента он признавал – такое время… А самое главное – опять накатила усталость, легла на плечи каменным плащом, выпила весь запал и немногие остававшиеся силы. Спать надо было все же чуть больше, чем четыре-пять часов из сорока восьми.

– А ты типа тоже психолог, да? – бросил он, не столько желая сказать гадость, сколько просто пытаясь оставить за собой последнее слово.

Кирилл поднял руки в знак примирения.

– Ну, и психолог тоже. Так, немножко. А вообще, я тебе по делу хотел кое-что сказать.

– Ну если по делу, – окончательно успокоился Стас. – Что, хочешь в волонтеры записаться?

– Увы, – тот развел руками, тяжело вздохнул. – Пятый курс… не до того, сам поймешь через четыре года. Мне спать-то не каждую ночь удается.

– Понимаю, сам такой последний месяц. Но что за дело-то?

– Во-первых – держи, – Кирилл протянул ему узкий запечатанный конверт. – Так сказать, мое личное пожертвование на ваше благое дело.

– Спасибо, – конверт на ощупь был не то, чтобы толстым, но все же увесистым.

– Во-вторых – сам я волонтерствовать не могу, но поспрашиваю кого-нибудь из своих друзей-приятелей. Тоже есть добрые люди.

– Еще раз спасибо, это нам сейчас очень кстати. Там одной уборки на неделю, если дружной компанией, не говоря уже о хоть каком-то минимальном ремонте.

– Ну а в-третьих… – Кирилл подался вперед и прошептал, почти касаясь губами Стасова уха: – Дашь вашу книжку-то почитать? Понимаю, что запрещенная, но очень уж хочется вас понять.

– Эээ… Можно, конечно, но… у меня только один экземпляр. Если быстро прочитаешь, и вернешь в целости – тогда дам, – решился Ветровский. Бекасов ему не нравился, не нравился отчаянно, но это юноша списывал на последствия не особо удачного начала разговора.

– Спасибо! Тогда я тебя в понедельник поймаю в столовой на большом перерыве, идет? Заодно про волонтеров скажу, что узнать удастся.

– Договорились.

– Ладно, удачи тебе – а мне бежать пора. Увидимся!

И Кирилл быстрым шагом направился к лестнице.

Стас вскрыл конверт, пересчитал… не поверил, еще раз пересчитал. Десять купюр по сто евро. Одно пожертвование принесло, наверное, больше, чем вся выручка, хотя размера последней он пока не знал. Сложив конверт пополам и сунув его в карман поглубже, Ветровский привалился к стене. Усталость полностью овладела им. Чуть подумав, он сполз по стене на пол, сел, обхватив колени руками.

"Надо встать, сходить за сцену, назначить время следующей встречи, и ехать домой"

Это было последним, что он успел подумать. Спустя несколько секунд юноша крепко спал.

"Иди вперед,

Слушай голос огня!"

Матовое белое стекло высокого абажура настольной лампы рассеивало свет. Мягкие приглушенные полосы ложились на блестящую поверхность письменного стола, освещая старые, пожелтевшие от времени бумажные листы и выцветший текст, когда-то черный, а сейчас – неразборчиво-серый.

Кирилл потянулся за чашкой с кофе, отпил пару глотков, поставил обратно, и вернулся к чтению. Продираться сквозь насыщенное непонятными и неверными терминами повествование было непросто – все же автор жил в конце двадцатого века, и многое из того, что сейчас является обыденностью, в те времена считалось фантастикой. Многие предметы автор называл совершенно неправильно, а что-то из придуманного им просто не могло существовать, современная наука доказала невозможность тех же биотехнологий такого уровня, какой был описан в книге.

– Ну и зачем он столько намудрил? – пробормотал вслух юноша, откидываясь на спинку стула и устало закрывая глаза. – Идея-то понятна, зачем только облекать ее во всю эту фантастическую обертку, которой не может быть? Надо же, блин, такое придумать – живые крейсера, пятьдесят миль в длину и двадцать в диаметре! Хотя любопытно, конечно… Вот только что же так привлекало в этой не очень прописанной идее всеобщей любви, творчества, и прочего? Мало, очень мало было информации в толстой книжке. Слишком много фантастики, и слишком мало информации об идеологической наполненности, чтобы составить свое мнение.