В целях обеспечения подобных мероприятий городские власти или церковь периодически организовывали благотворительные сборы. Буржуа нередко проявляли большую щедрость. Случалось, что умело проведенный сбор приносил в большом городе до 15 и даже 25 тысяч гульденов. Традиционно пожертвования делались по особым случаям, например по случаю свадьбы в семьях богачей. Во многих городах по окончании похоронной церемонии сукно с катафалка поступало в пользу бедных. Кроме того, не бывало такого случая, чтобы, умирая, буржуа не завещал какой-нибудь суммы на богоугодные дела. Слава о милосердии нидерландцев облетела всю Европу. Людовик XIV накануне своего вторжения в Голландию уверял Карла II: «Не тревожьтесь об Амстердаме. Я глубоко убежден, что Провидение защитит его, хотя бы за одну только благотворительность…»

В Лейдене, где было особенно много промышленных рабочих, была учреждена особая инспекция по делам неимущих, которая располагала крупными суммами для вспомоществования. Во второй половине века во многих городах на личные средства частных лиц строились бараки, сдававшиеся за почти символическую плату малообеспеченным гражданам. Повсеместно существовали богадельни, оставшиеся еще от старых церковных орденов и управлявшиеся государством. Эти учреждения в наиболее крупных центрах имели разнообразную специализацию. В Лейдене имелись богадельня для бездомных, дом престарелых и сиротский приют. Но главной функцией этих прибежищ с начала XVII века было пресечение бродяжничества. В большинстве населенных пунктов средней величины странник находил приемный центр, иногда при местной больнице, где мог бесплатно провести три дня. Утром четвертого он должен был уйти. Тем не менее в некоторых городах приток бродяг достигал таких масштабов, что с июня по октябрь приюты закрывались! Обустроены эти заведения были очень просто: большая общая комната с обогревом и рядами деревянных лавок; два спальных помещения, одно для мужчин, второе для женщин. После еды служители из предосторожности забирали у постояльцев ножи. Ночью ночлежки запирались, как тюремные камеры.

Помимо больницы в Амстердаме имелось несколько сиротских приютов и дом престарелых, где содержалось до 400 бедных старушек. В 1613 году был основан «Приют милосердия», где находили пристанище отверженные, жившие подаянием. Чтобы попасть туда, требовалось прожить в городе несколько лет и иметь тому соответствующее подтверждение. Но и нуждающимся странникам приют выдавал денежные пособия. Начальник (прево) и служащие, приданные этому заведению, обходили город, подбирая нищих. Впоследствии приют стал заниматься еще и беспризорниками, поступавшими в огромном количестве, а также отвечать за проведение похорон на казенный счет.

Управление всеми этими благотворительными учреждениями препоручалось городом комитетам, в которые входили уважаемые граждане, мужчины и женщины, считавшие такое дело богоугодным. Если на уровне простых служителей руководство богаделен оставляло желать лучшего, то высокопоставленные шефы, напротив, выполняли свои обязанности с безукоризненной точностью. Финансирование этих заведений осуществлялось за счет доходов от бывших церковных владений, к которым добавлялись, особенно во второй половине века, различные фонды и пожертвования. Сбор средств в пользу бедных проводился по домам раз в месяц и каждое воскресенье в церкви. В определенных местах города устанавливались ящики для пожертвований. Муниципалитет отводил в пользу приютов средства от различных налогов — на импортное зерно, на аукционы, на банкеты, на пышные похороны. Наконец, периодически проводились благотворительные лотереи, весьма почитаемые в обществе. Случалось, первый же лот приносил тысячу гульденов, когда билет продавался за 2 штёйвера.

К концу века благотворительные учреждения уже не справлялись со своими обязанностями из-за все возраставшей массы нуждавшихся, их финансирование было недостаточным. Изобретались временные полумеры, как то: установление специальных налогов, увеличение числа лотерей и высылка неимущих по месту рождения.

В начале века Амстердам располагал двумя приютами, каждый из которых служил одновременно и тюрьмой, и исправительным домом. Мужчины помещались в Распхёйс, женщины в Спинхёйс. Фронтон первого украшала надпись по латыни, определявшая функции этого заведения: «Virtutis est domare quae cuncti pavent». Воспитанники, направленные сюда решением суда, приговаривались к ручному труду, главным образом очистке от коры древесины, как правило, бразильской (отсюда и название: raspen означало строгать). Того, кто отказывался работать, нещадно пороли. Если он продолжал упорствовать, упрямца бросали в подвал, который через трубу медленно заполнялся водой; чтобы не утонуть, заключенный был вынужден постоянно качать насос, против желания приобщаясь к труду. Бродяги, воры, подонки всех мастей соседствовали в Распхёйсе с «трудными» подростками, заключенными сюда по желанию родителей. В Спинхёйсе (доме, где прядут) содержались проститутки, девушки, сбежавшие из-под родительского крова, женщины, заточенные собственными мужьями за недостойное поведение или пьянство. Наиболее состоятельные из этих дам могли за определенную плату поселяться в отдельных камерах.

Несколько случаев, взятых из криминальной хроники Амстердама, позволяют получить представление о том, с какими делами приходилось сталкиваться органам правосудия. Тринтье Питерс, служанка, была приговорена к смерти за убийство собственного ребенка; Лоренс Корнелисс, воспитанник Распхёйса, был повешен за взлом сейфа бальи в окрестностях суда, вынесшего приговор; Жан Франкхойс был приговорен к позорному столбу за двоеженство; такое же наказание получил Абрахам Фредериксен, служивший у гравировщика надписей на могильных плитах при монастырском кладбище, — за обворовывание трупов; солдат Эрнст Рип был приговорен к смертной казни за убийство товарища. Альберт Альбертс и его жена, скупщики краденого, были повешены за похищение из общей могилы головы и правой руки казненного — несомненно, их заподозрили в колдовстве. Перечень можно продолжать бесконечно. Убийство, кража, поджог и подделка не сходят со страниц судебных отчетов. Одна почтенная дама, Гриет Андриес, привлекалась к ответственности 32 раза. Уголовный кодекс был неумолим к нарушителям закона. Особенно сурово карались воровство, незаконное проникновение в чужой дом и подделка почерка. Наказания отличались жестокостью. Шестнадцатилетним мальчишкам клеймили лбы раскаленным железом; восьмидесятипятилетний капитан, виновный в убийстве, был сожжен заживо. Один рецидивист за год был 11 раз бит кнутом и пять раз клеймен железом. За последнюю четверть XVII века в Амстердаме вынесли 209 смертных приговоров.

Подобная жестокость объяснялась некоторой бесчувственностью, общей для всей Европы. Гроций оправдывал ее необходимостью запугать потенциальных преступников. Отсутствие единообразия в нидерландском уголовном кодексе еще ухудшало положение. Законы и обычаи отличались от провинции к провинции, если не от города к городу, и все попытки их унифицировать наталкивались на глухую враждебность местных судебных инстанций. В этом юридическом хаосе затерялось само определение преступления. Его критерием, оставленным на усмотрение служителей Фемиды, было решение, что «это не может остаться без возмездия в обществе, где властвует закон». Согласно такой формулировке богохульство или расчет фальшивыми деньгами были такими же неблаговидными поступками, как убийство или государственная измена.