Никто не отозвался, и он прошел за решетки, на которых крепили декорации. Решетки тоже были тяжелые и на вид неподъемные. Над ними болтались цепи, крюки, рядом горбились механизмы, лебедки с провисшими тросами и еще какие-то приспособления.

Под самым потолком шла железная галерея, заваленная всякой рухлядью – улыбающееся румяное солнце в человеческий рост, растопырив фанерные лучи, лежало на боку, его почти закрывал щекастый и курносый месяц, дальше была приткнута медуза Горгона со змеями, пара колонн, скрещенных, как шпаги, макет самолета времен Отечественной войны, дальше чучело медведя и еще много всякой ерунды.

Задрав голову, Федя посмотрел на галерею и по сторонам.

Убедившись, что никого нет, он быстро пошел к верстакам, которые тянулись вдоль дальней стены, широкие, уставленные банками с краской, тисками и всякими инструментами. Почему-то Федя был уверен: он быстро найдет то, что должен найти, хотя пространство оказалось огромным, незнакомым и пугающим.

Федя стал перебирать банки и баллоны, пачкая пальцы красками и еще какой-то химией. Лоб у него вспотел, и немного зашумело в голове – должно быть, от резкого острого запаха.

…Он не может не найти!.. Конечно, найдет. Просто нужно искать внимательнее.

Ты слишком спешишь и очень поверхностно ко всему подходишь!

Желтый увесистый баллон с черными буквами он обнаружил в самом углу за верстаком. Собственно, не один баллон, а целый ящик, набитый плотно, как коробка с патронами. Одно гнездо пустовало.

Федя Величковский присел на корточки возле ящика. Почему-то ему казалось очень важным понять, что именно написано на коробке, он все никак не мог разобрать – этикетка была порвана посередине и скособочена.

Тут что-то легонько толкнуло его в спину. Он клюнул носом, оперся рукой о пол и оглянулся.

За ним стоял Валерий Клюкин с короткой железякой в руке и смотрел вроде с интересом.

– Ну что? – спросил он тоже с интересом. – Нашел?

– Нашел, – ответил Федя, соображая, что ему теперь делать, и Валерий как будто прочитал его мысли.

– Ты сиди, сиди, – велел он негромко. – Не поднимайся.

И поиграл железякой – туда-сюда.

– Да ладно, – сказал Федя. – Брось ты. Все знают, что я здесь, даже вахтер дядя Вася.

– Положить мне на дядю Васю, – отозвался Валерий. – Все равно никто ничего не докажет. Я тебя во‑он в окошку спущу. Тут высоко, лететь далеко. А двери я запер.

– Да что тебе толку от того, что я из окна выпаду? Только проблем больше! Тебе драпать надо, а не со мной тут… возиться.

– Я сам знаю, что мне надо.

– Знаешь, а баллон у Ляли на столе оставил! С чем баллон-то?..

– С морилкой. Горит, как бензин! Китайцы делают. Деловой народ китайцы!.. А баллон я не забыл. Я же думал, там все дотла сгорит! И если б не начальник твой, так и было бы. Все как по нотам – дура эта якобы режиссера отравила за то, что он ее любовника собирался уволить. И жену мою отравила, потому что она Ромку у нее увела! Написала письмецо прощальное, и адью – на тот свет!..

Федя осторожно сел на край ящика с превосходной китайской морилкой. И ногу повернул так, чтобы можно было резко вскочить. Ему хотелось думать, что он успеет резко вскочить.

– Так ведь ничего у тебя не вышло, Валера. Жена не отравилась, и Ляля не погорела! Выходит, неудачник ты, Валера.

Клюкин захохотал, закинув кверху бороду.

– Это я-то неудачник?! Да я всех вас раскусил давно, удачников, и в гробу видел! Вон супруга моя – удачница! Все мужики ее, все в ногах валялись, все имела, чего пожелает! Кончилось все! Кранты! Ничего больше нет – ни денег, ни славы! И не будет никогда.

– Так ты режиссера отравил, чтоб супруге насолить? Ну, ты молодец. Умище прямо как у Карла Маркса!

Тут Валерий Клюкин посмотрел на него в явном затруднении, и Федя вдруг подумал стремительно – может, он не так уж умен? Может, Клюкин вовсе не хладнокровный и опасный противник, которого он себе придумал?..

– Зачем ты убил Верховенцева, а?

– Затем, чтоб Валерка, сволочь, ни с чем осталась! Нет, я бы и ее убил, но коньяк она больно плохо пьет, совсем почти не потребляет. Я знал, что она пригубит только и бросит! Так и вышло. Он-то весь стакан высосал, а она не стала. Но мне так даже забавнее показалось! Она ведь за него замуж собиралась, за старикана этого! Он денежный, старикан-то! И моя уверена была: она все получит – и дома, и квартиры, и дачку на Рублевке! Все рассказывала про его дачку на Рублевке. Мне хвасталась, дура!.. А я – ррраз! И оставил ее голой, как была. И ролей никаких ей больше никто давать не будет!..

Клюкин опять захохотал, подбросил и поймал свою палку. Федя шевельнулся на ящике.

– Я в коньяк трисонал добавил, хорошо так добавил, от души. Им кого хочешь можно травить, хоть крыс, хоть собак. Мы его в краску добавляем, когда стойкость особая нужна. Он не пахнет совсем. Ну и пришел к нему. Давайте, говорю, выпьем с вами, Виталий Васильевич, родную жену вам из рук в руки отдаю, но зла на вас не держу. Жизнь есть жизнь, вот как оно все повернулось. На развод сам подам, чтобы вам с ней хлопот меньше! Он и выпил, козел старый! А тут и она нарисовалась, вся такая прекрасная, прямо со сцены к нему прибежала! Я ей свой стакан отдал. Думал, выпьет – хорошо, а не выпьет – и черт с ней. Все равно больше ничего не будет. Хрен старый так и так помрет.

– Подожди, – прервал его Федя Величковский. – То есть Валерия знала, что ты Верховенцева отравил?

– Я у нее не спрашивал! Догадалась, наверное.

– Значит, догадалась, – повторил Федя. – И ничего никому не сказала.

– Зачем ей говорить? Какой резон? Старый хрен помер, и черт с ним. А меня она боится, – добавил он с гордостью. – Так боится, что трясется вся! Знает, что я с ней в любую минуту… что захочу, то и сделаю. И молчать будет до могилы. Никому не скажет. Хоть и наказал я ее примерно по всем статьям.

– Я не понял, – задумчиво проговорил Федя Величковский. – Ты больной, что ли?..

– Я-то здоровый! Она от меня гулять будет, дачи и миллионы в наследство получать от любовников старых, а я что? Чем я хуже? Тем, что я не баба сисястая и мне никто никаких наследств не оставит?

– А Ляля? Ее за что?

Клюкин поморщился.

– Да она ни при чем. Подвернулась просто. Ключи Верховенцева у нее нашли? Нашли. Письмо прощальное она писала? Писала! Я его случайно взял со своими бумагами с полки, когда пришел за подписью и прочел. Вот и решил – если я ее сожгу, все подумают, что это она старого хрыча отравила, а потом, значит, раскаялась и сожгла себя. И баллон тот треклятый должен был сгореть! Все должно было сгореть дотла! Если бы…

– Если бы не начальник мой, я слышал уже. Я когда баллон увидел, сразу про тебя подумал, – сказал Федя. Он опустил руку и осторожно нащупал в ящике пластмассовую крышку. Сидел он так, что Клюкин его движения не заметил. – Правда, потом меня сбил с толку Егор Атаманов, он сказал, что это его баллон. И я про тебя забыл. И маска! Ляля говорила, что на нее напал призрак с лошадиной головой, но в костюмерной нет никаких лошадиных голов. А у Ларисы Верховенцевой я видел фотографию. На ней твоя жена была как раз с такой маской. Я сначала не обратил внимания, а когда шеф мой сказал, что на него напал человек в маске…