Такое ужасное предательство нельзя ни забыть, ни простить. У нее нет никакого права ожидать этого — тем более желать этого. Слишком поздно.

Она была обречена. Обречена на непонятное будущее. Согласна Кэтрин или нет, но теперь она была связана с человеком, который со своего места напротив так жадно смотрел на нее в тусклом свете.

Она уже никогда не сможет вернуться в Альгамбру. Не сможет вернуться назад. Никогда.

«Я седьмой сын седьмого сына! Я брат медведя гризли, кузен дикой кошки, а моим щенком был скунс! Я могу швырнуть, выбить глаз, подраться с любым мужиком на Миссисипи. Я могу и дальше кутить, еще больше напиваться, залезть еще выше и упасть легче, чем любой мужик Джек здесь. Я могу проглотить черную реку и выплюнуть красную. Днем я жалкая гремучая змея с раненым хвостом; с наступлением ночи я использую луну для своего венценосного насеста! Ку-ка-ре-ку! Ты можешь слышать мир? Ку-ка-ре-ку!»

Кэтрин с изумлением остановилась у двери захудалой речной таверны. Колышущийся желтый свет просачивался в ночь от ламп, висевших в сумраке под низкими закопченными бревнами. В одном конце была огромная печь, где на углях что-то жарилось в сковородке и готовилось в котелке, и маленький сварливый подвижный мужичок устало переворачивал говядину. В зале воняло кислым элем и виски, дымом и табаком, впитавшимися в опилки на полу. Компания растрепанных бандитов, широкоплечих лодочников в домотканых рубашках, сидела, согнувшись над своей едой и напитками за большими деревянными столами. Они с открытыми ртами глазели на бородатого гиганта, стоявшего на столе, широко расставив ноги и громко поющего.

Первым порывом Кэтрин было уйти отсюда, но Маркус встал у нее за спиной и толкнул в неприятно пахнущий зал. Она едва не столкнулась с сердитым чернобровым юношей с темными волосами до плеч. Он увернулся, чтобы не наскочить на нее, и сморщился от боли, потому что весь вес его тела пришелся на искалеченную ногу. Не обратив внимания на ее извинение, он прошмыгнул мимо, за дверь. Ей показалось, что он пристально посмотрел на нее, но вскоре она перестала об этом думать.

— Это галлюцинация, хоть у меня никогда их не было! — донесся грубый возглас из темного угла.

— Высокомерная штучка. Может оказаться забавным сбить с нее спесь.

— И как ты собьешь с нее спесь?

— Прикажешь ей сначала раздеться?

Что в ее облике провоцировало их на подобные комментарии? В ней не было ничего необычного: просторное серое батистовое платье и шляпка из розового сатина, окаймленная серыми тонкими кончиками страусиных перьев. Они с Маркусом вполне могли сойти за мужа и жену; ничто не свидетельствовало о другом. Или дело в ее элегантном туалете? Такая унылая дыра, бесспорно, привлекала лишь самых экономных путешественников. Безусловно, любой семейный человек с хорошей репутацией держался бы подальше от подобного рода гостиниц. Нормальное жилье и теплый прием чаще всего можно было получить в частном доме. Но они с Маркусом не позаботились заранее о подобном гостеприимстве — наверное, именно потому эти мужчины записали ее в определенную категорию. «Высокомерная штучка». Это раздражало, однако в нынешней нелепой ситуации могло сыграть ей на руку.

С высоко поднятой головой Кэтрин прошла мимо бесстыдно смеющихся людей. Она постоянно ощущала руку, до боли сжимающую ее локоть, и молчаливый внимательный взгляд лодочника за столом, пока шла через зал.

Невысокий лысый мужчина в засаленном фартуке отвлекся от своей томящейся на огне говядины.

— Да?

В манере трактирщика чувствовалась едва заметная фамильярность, отчего у Кэтрин создалось впечатление, что он знал Маркуса и вовсе не был удивлен. Их также выдавал эфес шпаги с клеймом Фицджеральдов. Конечно, это было верхом неосмотрительности в подобной ситуации; она и представить не могла, что Рафаэль при данных обстоятельствах допустил бы такую оплошность.

Стиснув зубы, Кэтрин отбросила эти бесполезные мысли, направив свое внимание на неприветливого хозяина.

— Комнату, говорите? — уточнил он.

— Да, и отдельную, будьте любезны. Не ту, в которой у вас по четыре или пять кроватей.

Трактирщик лукаво подмигнул.

— Я знаю, что у вас на уме, сэр.

— Правда? — иронично спросил Маркус, протянув зажатую между двумя пальцами монету.

Мужчина схватил серебряный и потер его о фартук.

— Чтобы быть уверенным. Удостовериться, так сказать, — произнес он, и в его тоне сквозило сомнение, когда он обратил внимание на ткань, из которой было пошито платье Кэтрин. Его взгляд переместился на ее лицо, затем устремился в темный угол комнаты. — Да.

Маркус наклонился вперед и понизил голос.

— А еще вы забудете — будьте так любезны, — что видели нас сегодня ночью.

— Конечно, конечно, — понимающе закивал трактирщик. — Никак иначе.

Очевидно, Маркуса это не убедило, но он уже все сказал. «Даже слишком много», — подумала Кэтрин. Он отошел, позволив трактирщику осветить им путь наверх по шаткой лестнице.

Верхний этаж таверны был не более приятным, чем нижний. На каждой ступеньке стояла подпора, по узкому коридору гулял ветер, задуваемый в щели между бревнами, а перегородки, делящие пространство на небольшие помещения, были настолько тонкими, что сквозь них виднелся огонь свечей в соседних комнатах.

Женское хихиканье недвусмысленно дало понять Кэтрин истинное предназначение и использование этих маленьких приватных комнат. Ритмичный скрип кровати и повторяющиеся стоны окончательно ее в этом убедили.

— Маркус… — начала она, но замерла, услышав, как холодный ночной воздух пронзил резкий крик.

— Не сейчас, Кэтрин, — сердито буркнул он, толкая ее через порог комнаты, на которую указал трактирщик. Повернувшись, он сказал: — Ужин — лучшее из того, что есть — и бутылку кларета[89].

— Я могу вам дать только то, что приготовлено, — ответил мужчина, — но меня почти не посещают богачи. Вам придется выбирать из виски, хлебной водки и эля.

Маркус скривился.

— Тогда принесите воды и хлебной водки. И будьте так любезны подсказать, кому из головорезов внизу можно доверить безопасно переправить нас вниз по реке?

— Ну, это трудно сказать. Я думаю, подойдет любой из тех, кто идет в Город греха, если хорошо заплатить.

— А вы никого не можете порекомендовать?

— Что касается этого… Пожалуй, тот, кто орал во все горло, когда вы вошли, и будет лучшим из всех.

— Как его зовут?

— Этого лешего? А, Мартовский Буйвол, самый большой задира и драчун на реке — кстати, на этой неделе он надрал задницы трем забиякам.

— Я имел в виду его мастерство лодочника, а не драчуна.