егерей постоянно быть и, ничем не выделяясь, за всем приглядывать и всех людей из иноземцев запоминать. Караульной службой вас обременять не будут, на то я своё распоряжение уже дал. Будете пользоваться свободой в передвижении. Пропуска для комендантских патрулей на руки получите. Смотри, Тихон, очень внимательно за пруссаками смотри, и за их дружками британцами. Память у тебя на лица хорошая, вот всех и запоминай. На чём ездят, в какие шатры ныряют, какое вооружение имеют? Всё, братец, примечай.

– А ведь мы с вами есть очень хороший знакомый, – изволил заметить Егорова в один из дней подле переговорных шатров прусский атташе. – Вы, если я не ошибаться, Егорофф Алексий, и вы всё ещё не есть генерал? – кивнул он на полностью золотой горжет русского полковника. – Как же не ценить в Россия хороший офицер. Переходите в наш армий, и вы там суметь занять достойный для вас высокий статус.

– Спасибо, барон, – усмехнулся Лёшка, – но мне хорошо служить и полковником в самой доблестной армии мира, в русской. Для меня чин в ней на две, а то и на три головы выше любой иноземной будет. Кстати, а как поживает ваш семейный штуцер? – не преминул он ответно уколоть Корфа. – Надеюсь, что он всё так же хорошо и надёжно служит своему хозяину, как и прежде? Было бы очень интересно опять подержать его в руках.

– Да, спасибо, у вас хороший память, полковник, – мило улыбнулся пруссак. – Штуцер служить мне так же, как и раньше. Он стрелять ещё лучше и даже убить два русский медведь на охота в прошлый зима. Я полагать, вы ведь тоже ходить на охота?

– Только если на людей, – пожал плечами Алексей. – Вернее, на врагов моей страны.

– Но мы ведь не есть враги? – посмотрел на Егорова с улыбкой барон. – Мы есть, как это, добрый приятель, друг, да?

– Я очень на это надеюсь, – Алексей посмотрел в глаза Корфу, и тот не выдержал этого прямого, твёрдого взгляда.

– Иоганн, – позвал пруссака выглянувший из шатра господин с какими-то водянистыми, прозрачными, словно у рыбы, глазами. Он чопорно с головы до ног оглядел стоящего неподалёку русского офицера и, презрительно скривившись, нырнул обратно за полог.

– До встречи, полковник Егорофф, – улыбнулся барон. – Всё-таки вы думать над мой предложений. Мой король очень любить хороший, умный офицер. У него вы смогли бы найти себе подобающий место. – И подойдя к шатру, зашёл вовнутрь.

– Глаз не спускайте с этих двух, – кивнул егерскому караулу на задёрнутый полог Егоров. – Один из этих господ пруссак, другой английский военный посланник, а разницы между ними никакой нет, одного поля вся эта ягода, только вот волчья.

Штабные офицеры носились как угорелые с бумагами. Вдаль скакали гонцы, что турецкие на юг, что на север русские фельдъегеря. Переговоры в Галаце шли тяжело. У обеих из сторон были условия, неприемлемые друг для друга. Но что Османской империи, что Российской был очень нужен мир, и несмотря на все противоречия, переговоры не прекращались. Репнин торопился и из-за своих честолюбивых побуждений шёл туркам на уступки. Рассматривалось длительное, восьмимесячное перемирие. А предварительное мирное соглашение, достигнутое князем Репниным и визирем в конце июля, предусматривало расширение России за счёт Буго-Днестровского междуречья при условии возвращения Молдавии и Валахии султану безо всяких условий с русской стороны. Юсуф-паша отбыл в Шумлу, а оставшийся за него и наделённый высокими полномочиями главный драгоман Порты князь Мурузи вдруг потребовал изменить содержание ряда статей уже согласованного, предварительного мира:

1. Османская империя передаёт России не всю территорию между Бугом и Днестром, а сохраняет за собой обширные земли вдоль левого берега Днестра.

2. Русские берут на себя строгие дополнительные условия не строить на новоприобретённых землях крепости.

3. В мирном договоре не должно быть никаких упоминаний о Молдавии и Валахии.

– Тут Лёшка уже недалеко и до возвращения Очакова басурманам! – возмущённо кричал Толстой. – Чую я, чьи это происки! Постоянно твой пруссак с этим Джоном Хобартом около турок вертится. Часами перед каждым раундом переговоров вместе они заседают!

– Чего это он мой, этот пруссак? – пожав плечами, проговорил Егоров. – Такой же, как и твой, если уж на то пошло. Странно, конечно, это всё, Мить. С верховным визирем Репнин всё уже обговорил, а уж он-то, небось, повыше всякого там драгомана будет?

– Верховного драгомана! – подчеркнул крайне возмущённый Толстой. – Это, считай, как целый министр наш, чуть-чуть только лишь уступающий титулом рейс-эфенди. Так у него, видишь ли, вдруг верительная грамота от Селима III на руках оказалась. Не-ет, неспроста это всё! Похоже, заранее такое спланировано было. Прощупывали они нас, Лёшка, слабинку нашу искали. И Репнин, главное, такой добренький, ну прямо ни рыба ни мясо! Резко слишком он позиции начал сдавать! На восемь месяцев перемирия, аж до апреля следующего года идёт! Хорошо это?! А турки за это время новые силы за Дунаем накопят, да? Из Англии им оружия и советников дадут, золота для продолжения войны сверх всякой меры отсыпят. А на следующий год османы сюда за Дунай ринутся и через проливы британский флот в Чёрное море запустят! Вот точно мы доиграемся с такими-то переговорщиками! Вон твой покровитель фон Оффенберг третий день уже темнее тучи ходит, а поделать ничего не может, все полномочия по ведению переговоров лишь у одного Репнина! Только и шлёт Генрих Фридрихович одного за другим гонцов в Санкт-Петербург. С генерал-аншефом вдрызг разругался, тот его вообще из армии погнать обещал.

Заключить «худой мир» генерал-аншеф Репнин Николай Васильевич не успел. На следующий день после весьма эмоционального разговора с Толстым пришла весть о громкой победе русских войск на кавказском театре военных действий. Войска генерал-аншефа Гудовича в ходе ожесточённого штурма, длившегося пять часов, взяли хорошо укреплённую турецкую крепость Анапу. Гарнизон её потерял более восьми тысяч убитыми. В плен же попало тринадцать с половиной тысяч турок. Потери русских войск составили одна тысяча двести человек. Из расположенной рядом крепости Суджук-Кале (она находилась подле современного Новороссийска) турки при приближении высланного генералом отряда сбежали в горы, не приняв боя и бросив двадцать пять орудий.

В русском лагере салютовали из пушек и ликовали. Турецкая делегация ходила подавленная. Итоговый раунд переговоров был отложен на три дня. В этот момент как раз и прикатил кортеж с далёкого севера. К своей армии наконец-то прибыл её командующий светлейший князь генерал-фельдмаршал Потёмкин Григорий Александрович.

– На генерал-аншефа как сапожник бранился! – рассказывал пришедшему за новостями Егорову Митя. – Мы думали, поколотит он его вообще! Ох и лют же его светлость в гневе! «То, что турок без меня