Клейтон взглянул на полку с кувшинами.

– Однажды в Брюсселе Йен пришел к нам в полном восторге, поскольку обнаружил склад продовольствия.

Смахнув крошки с губ, Оливия снова улыбнулась.

– Я заметила, что во многих ваших историях речь идет о еде.

– Это, вероятно, потому, что ее у нас никогда не было много. К несчастью, когда мы забрались в тот склад, оказалось, что все эти аппетитные вишни, персики и ананасы – восковые. То были украшения для дамских шляпок.

Оливия засмеялась. Смех ее эхом отразился от начищенных медных сковородок, висевших на стенах. Она в испуге зажала рот ладонью, но тут же подумала: «Все слуги сейчас на чердаке. Внизу нет никого, кроме нас и Йена. И даже хорошо, если Йен услышит, где мы. Тогда он будет держаться в стороне».

– Через неделю Мэдлин подарила ему шляпку, украшенную фруктами. Кажется, он ее несколько раз надевал, – добавил Клейтон.

– Это была мужская шляпа?

– О нет. Из Йена иногда получается очень симпатичная женщина. Хотя, конечно, найти на него платье проблематично.

Теперь Оливия расхохоталась громко и весело и едва не выронила хлеб. Успокоившись, спросила:

– Ты бы хотел, чтобы она была сейчас здесь вместо меня? Я имею в виду Мэдлин.

Клейтон замер. Мэдлин была его постоянной напарницей, и он всегда заботился о ней. Но хотел бы он, чтобы она была с ним сейчас, чтобы он обсуждал с ней, а не с Оливией, какую еду взять с собой для позднего ужина? Нет, конечно же, нет.

– Не хотел бы.

– А вообще в этой… поездке?

Ему совсем не понравилась неуверенность в ее голосе. Оливия должна была понять, что Мэдлин – ей не соперница. Он заботится о безопасности Мэдлин. Но любит Оливию.

– Так рассказать тебе о моем плане относительно фабрики? – Клейтон выбрал кувшин, снял его с полки, открыл и обнаружил в нем что-то густое и темное. Понюхав, расплылся в улыбке. – Джем!

Глаза Оливии округлились.

– Бери!

Он не сомневался, что ей это понравится. Ведь она известная сладкоежка.

Оливия обмакнула палец в кувшин и слизнула джем. Затем облизнула губы кончиком языка, и это выглядело обворожительно.

– О, черника! Ничего не может быть лучше.

Клейтон не сомневался: Оливия не намеренно его провоцировала. Она действительно наслаждалась любимым лакомством. Но тело Клейтона отреагировало соответствующим образом. По крайней мере – некоторые его части.

Что ж, у него больше не было причин сопротивляться влечению. Он принял решение насчет фабрики. И собирался жениться на Оливии.

Он поймал ее руку раньше, чем она успела вытереть ее о юбку, осторожно поднес к губам и осторожно взял липкие пальчики, еще сохранившие сладость ягод.

Оливия судорожно вздохнула и закрыла глаза. А Клейтон почти тут же отпустил ее руку. Да, он хотел заняться с ней любовью, но это должно было произойти в постели, в комнате, освещенной мерцающими свечами. Кровать будет застелена мягкими шелковыми простынями, а вокруг на много миль не будет никого, и никто не помешает им предаться безумной страсти.

И еще. Предложение он ей сделает на закате, когда солнце окрасит в розовый цвет верхушки скал…

А пока что он изложит Оливии свой план относительно фабрики. И расскажет о своих чувствах.

Клейтон поставил кувшин на стол и проговорил:

– Я плохо обращался с тобой во время этой поездки. Думаю, слова «хладнокровный ублюдок» ко мне вполне применимы. – Клейтон сделал паузу. Проклятие, она дрожит, как пьяный новобранец! – Но ты напомнила мне, что я не всегда был таким. Ты все время провоцировала меня, и в конце концов я был вынужден взглянуть на тебя иначе. Я понял…

Ладошка Оливии зажала ему рот. Ее рука дрожала.

– Больше не надо. Пожалуйста…

Он повернул голову так, чтобы все-таки заговорить – сказать самое главное. Она любила его и говорила уже об этом раньше. Но вероятно, ей нужно больше времени, чтобы решиться повторить эти слова. А он должен ублажать ее нежными словами и подарками, а не бомбами и украденным джемом.

– Оливия, я люблю тебя.

Теперь она зажала свой рот – и не ладонью, а кулаком. Всхлипнув, проговорила:

– Когда мой отец в тот день вернулся из суда, он сказал, что тебя повесили. Это известие потрясло меня. Я сказала, что не хочу больше жить, и ушла в свою комнату. На следующий день я не вышла к завтраку, и он явился, чтобы вытащить меня из постели. Я отказалась вставать, и он потерял над собой контроль. Я ведь никогда раньше не проявляла своеволия. Я была его собачкой, которую он с гордостью демонстрировал друзьям. «Возможно, ты ничем не лучше шлюхи, но черт меня подери, если я позволю, чтобы кто-нибудь об этом узнал», – так говорил отец.

Клейтон погладил Оливию по щеке и вытер слезинки. Но она отпрянула и уперлась спиной в полки с глиняными кувшинами.

– Отец схватил меня за руку, чтобы поднять с постели, но неожиданно его лицо стало вялым, глаза – бессмысленными, и он упал на пол. Доктора сказали, что у него апоплексический удар.

Тяжко вздохнув, Клейтон пробормотал:

– Это не твоя вина.

– Он так и не поправился, – добавила она твердым голосом и посмотрела ему прямо в глаза.

– Постой… Что ты сказала? – Господи, что еще она скрывает?

– Несмотря на все обещания докторов, его не вылечили. К нему не вернулась способность говорить и двигаться. Он может дышать и глотать. Это все.

– Где он?

– В моем доме у фабрики.

– Но я был там в ночь похищения. Служанка сказала, что ни его, ни других слуг нет дома.

– Я приказала лгать относительно его состояния. А других слуг, кроме тех, кого ты видел, в доме нет. Я приказала лгать и об этом тоже.

Клейтон попятился. Ему казалось, он не может вздохнуть. Откровения Оливии потрясли его, ошеломили. Конечно, ему было наплевать на ее отца. Старика, оказывается, постигла кара и без его, Клейтона, участия. Но если так, то выходит, что Оливия…

– А как же фабрика?… – пробормотал он, пытаясь скрыть свои истинные чувства – отчаяние и тоску.

– Я сказала всем, что отец поправился настолько, чтобы отдавать приказы. Но всем занималась сама. Мой отец не имел ничего общего с восстановлением фабрики.

– А как же Английский банк? – Только из-за этого Клейтон ввязался во все это. Чтобы Англия опять не оказалась обманутой.

Он и подумать не мог, что за всем стоит одна Оливия.

– Я наняла человека, который сыграл роль отца, когда приехали представители банка. – Она обхватила плечи руками, словно пыталась согреться.

– Значит, опять махинации и ложь?

– Да, ты прав. Я сказала себе, что должна сделать все для спасения фабрики. Думала, спасение фабрики, то есть помощь людям, перевесит ложь, к которой я была вынуждена прибегать. Не перевесила. Мне очень жаль… – Она глубоко вздохнула.