Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При отъезде из Вокнаволока я узнал, что мне навстречу идут направляющиеся туда 75 большевиков. Они появились только в Кормуслакше[1077], что недалеко от Ухты. Комиссар сурово потребовал мои документы. Я дал ему мандат Ребольской волости на финском языке. Посмотрев на него некоторое время, он воскликнул: «Что такой?» Я сказал по-фински, что направляюсь в Ухту на областной съезд депутатов. По всей видимости, худшее качество его шубы по сравнению с моей стало причиной того, что он в самом деле долго смотрел на мою шубу. Но всё же ничего не произнес, только, в конце концов, отдал мой мандат обратно и приказал ехать дальше. […]
[В Ухте. – Примеч. авт.] я направился прямо к зданию семинарии, где располагалась канцелярия Комитета. Выяснилось, что все заготовленные для съезда письменные доклады, сообщения, вступительное слово и т. д. в спешке оказались у тех, кто ушёл в Финляндию, что находящиеся в волости большевики уже начали активную агитационную работу, что они начали использовать все свои силы для того, чтобы повлиять на решения съезда, и что среди депутатов много слабых элементов. Стало быть, я начал вместе с Комитетом[1078] составлять планы, поскольку это было совершенно необходимо из-за абсолютной неопределённости ситуации. Так как было похоже на то, что собрание удастся во всяком случае начать, мы решили энергично взяться за дело. Подавленное настроение сменилось более бодрым, и новая вера в жизнь проснулась даже у тех, кто потерял всякую надежду. Таким образом, мы решили как можно быстрее решить наиболее важные дела, поскольку боялись, что собрание будет разогнано, и решили избрать подготовительную комиссию для обсуждения и подготовки различных вопросов. В мои обязанности в вечер после моего прибытия входила подготовка рабочего плана и сообщений.
Съезд депутатов провинции
Целью этих воспоминаний не является подробный рассказ о том, как шло обсуждение вопросов и принятие решений на съезде депутатов, поскольку об этом рассказывают его протоколы. Здесь освещаются прежде всего те моменты, которые не нашли отражения в протоколах, и которые как бы дополняют эту официальную сторону.
1) Первые впечатления от съезда
21 марта этот имевший важное историческое значение первый съезд депутатов Карелии открылся в актовом зале здания семинарии, который специально для этого случая был расширен за счёт присоединения к нему смежных комнат. Покойник Киприан[1079], хлопотавший об этом здании и говоривший, что в его стенах не будет звучать карельского слова, не мог и предположить, что именно здесь будет проходить собственный съезд депутатов Карелии, – мероприятие, на котором русским языком пользовались только большевики. Но здесь как раз проявилась та старая истина, что зло, – этот прежний очаг и оплот русскости, – превратилось в добро. Когда депутаты съезда расселись, собравшихся здесь мужчин (женщин-депутатов не было) сфотографировали как в самой комнате, так и снаружи. […]
После окончания этих так называемых неофициальных процедур начались собственно мероприятия съезда: председатель Временного Комитета Антти Виерма[1080] произнёс речь, в которой он, одновременно с приветствием к депутатам, отметил важность съезда в этой неопределённой ситуации, в которой мы сейчас находимся. […]
От разных волостей количество представителей было следующее: от Кестеньги[1081] – 26, от Вокнаволока – 24, от Кондоки[1082] – 12, от Тихтозера[1083] – 10, от Юшкозера[1084] – 10, от Кимасозера[1085] – 7, от Ухты – вначале 9, а затем 11, От Вычетайболы[1086] – 5, от Оланги[1087] – 14, от Ругозера[1088] – 2 и от Тунгуды[1089] – 4, то есть всего 120[1090]. Поскольку Ругозеро административно относится к Олонцу[1091], то, таким образом, и Олонец в некотором смысле был представлен на съезде. Также был на съезде и второй представитель от Олонецкой Карелии, но, поскольку Ребольская волость уже раньше решила присоединиться к Финляндии, представитель упомянутой волости хотел лишь наблюдать за ходом съезда, не принимая участия в голосовании.
Как уже было упомянуто, депутаты колебались в том, как им относиться к большевикам. В этом не было ничего удивительного, ведь за последние годы Карелия испытала на себе вихри многих бурь. О финском походе[1092] сложилось преимущественно хорошее представление, хотя в большой части Карелии и не поняли его целей, и поэтому карелы могли быть введены в заблуждение. К находившимся на Мурмане англичанам поначалу относились очень дружелюбно ещё и потому, что от них можно было получить еду[1093]. Но была к этому и более глубокая причина. Те карелы, которые пошли к ним на службу, верили в то, что англичане либерально относятся к стремлению Карелии освободиться. Здесь они всё же совершенно разочаровались. Когда освободительные идеи и интересы карел были предъявлены командующему союзных войск, расположенных на Мурмане, он посоветовал им обратиться за советом к находившимся там т. н. белым русским. Тогда эти последние вместе с англичанами задушили зародившееся освободительное движение. У карел не было уже изначально совершенно никакого доверия к русским белым. Так называемое Северно-Русское правительство[1094] стремилось применить, как прежде, к карелам насилие, от которого этот народ страдал уже столетиями. И конфликт, в конце концов, привёл к тому, что карелы подняли закончившееся успехом восстание[1095] против своих угнетателей. Теперь в Карелию пришла ранее неизвестная новая сила[1096], и по этой причине о ней в Беломорской Карелии было, как правило, благоприятное представление. К ней стремились относиться дружелюбно и верили в то, что эти люди на основании провозглашённого ими права маленьких народов на самоопределение хотят дать Карелии её свободу. Были и те, которые с самого начала сомневались в доброй воле большевиков, но большинство, как уже сказано, хотело сохранять с вновь прибывшими дружественные отношения. Чтобы это доказать, им передали почти всё оружие, бывшее в распоряжении карел, хотя его могли бы, будь на то желание тогдашних властей, отправить в Финляндию. На этот поступок, скорее всего, отчасти повлияло то, что руководители большевистских войск много раз заверяли, что Карелия получит возможность самостоятельно обустраивать свои дела, что её избранных доверенных лиц не тронут, и что они [большевики. – Примеч. авт.] пришли только проверить,