Дверь распахивается, и в дом забегают дети в сопровождении Хелен Уиллс. Сквозняком опрокидывает большую вазу, весь пол залит водой и усыпан невероятным количеством цветков смородины. Лихорадочные попытки все собрать и вытереть перемежаются с просьбами быть осторожными и не наступать на осколки. За этим следует игра в «Счастливые семейки»[330], купание Вики и ужин для обоих детей, так что давние вольности с Биллом Рэнсомом уходят в забвение, но вновь возникают оттуда гораздо позже, когда дети спят, Касабьянка что-то бормочет над кроссвордом, а Роберт погружен в «Таймс».

Беру книгу и прочитываю несколько страниц, но осознаю, что не помню, о чем читала. Начинаю снова, но результат примерно такой же. Касабьянка неожиданно говорит, что хотел бы знать мое мнение об этой книге, и я поспешно отвечаю: О, очень хорошая! Он говорит, что тоже так думает, и, дабы прекратить этот разговор, я предлагаю помочь ему с кроссвордом.

Долго раздумываю о том, что надо как-то попасть к парикмахеру до субботы и еще неплохо бы купить новое платье, но последнее никак не согласуется с текущей финансовой ситуацией.

Спустя довольно долгое время Роберт спрашивает, не заболела ли я, и, получив отрицательный ответ, советует постараться уснуть. Поскольку именно этим я безуспешно и занимаюсь уже некоторое время, отвечать нет смысла.

(NB. Самоконтроль крайне желателен, особенно когда разыгрывается фантазия, так что надо бы непременно над ним поработать.)

30 апреля. Стоит объявить о своем намерении съездить в Плимут к парикмахеру, как домашние тут же засыпают меня просьбами и заказами. Даже Касабьянка неожиданно интересуется, не слишком ли он меня побеспокоит, если попросит купить бланк денежного перевода на три шиллинга и десять с половиной пенсов. Едко замечаю, что у нас на почте есть точно такие же, и сразу жалею об этом, поскольку Касабьянка просит прощения и кротко говорит, что да, разумеется.

(NB. Как обычно, поведение в духе «Подставь другую щеку…» вызывает только большее раздражение. Тут же прекращаю эти кощунственные мысли.)

Автобус привозит меня в Плимут, где я начинаю охоту за Галантерейными Товарами (крайне малоувлекательный и чрезвычайно утомительный вид хождения по магазинам): носками для Вики, брюками для Робина и щеткой с коротким ворсом, которую затребовала Кухарка, – не представляю, что та собралась с ней делать и почему нужна щетка именно с коротким ворсом. Далее идет огромный список загадочных продуктов, которых «не найти нигде, кроме Плимута». На прилавках ничего этого нет, и приходится искать либо на втором этаже, либо в цокольном. Вспоминается шуточная песенка времен юности: «В другой отдел пожалуйте, по лестнице наверх»[331]. Цитирую эту строчку седовласому продавцу, который, по идее, должен ее вспомнить, но он отвечает только: «Совершенно верно, мадам», и мы расстаемся без дальнейших любезностей.

За этим следует довольно утомительный диалог в отделе Маринадов и Солений, где молодой продавец пытается уговорить меня купить соус чатни особо дорогой марки, поскольку той, что я просила, у них якобы нет. Надо бы его окоротить и четко сказать, что Никакая Другая не Подойдет, но я почему-то этого не делаю, и мы продолжаем вежливо препираться. Забавно, но в итоге вместо чатни я покупаю баночку ненужного и неизвестного мне сыра. Разговор принимает более непринужденный характер, продавец рассказывает мне о своих любимых фильмах, и мы сходимся в том, что Никто не может сравниться со Стариной Чарли. И никогда не сравнится, заключает продавец, завязывая на свертке элегантный бант, который порвется, как только я выйду на улицу. Я поддакиваю, мы обмениваемся взаимными благодарностями, и я понимаю, что опаздываю к парикмахеру.

Обвешиваюсь кучей сверточков (включая особо ненадежного вида пакет жареного картофеля, о котором так молили Робин и Вики) и становлюсь похожей на облезлую рождественскую елку. Зажимаю библиотечные книги подмышкой (они все время норовят выпасть, и приходится поправлять их сзади неграциозным и почти акробатическим движением) и выхожу на улицу. Там машинально гляжусь в попавшееся на пути зеркало: шляпка сползла чуть ли не до носа (но, может, оно и к лучшему?), а голубой жакет с меховым воротником, неплохо смотревшийся на мне, когда я выходила утром, теперь выглядит как из лавки старьевщика. Утешаюсь фантазиями, в которых становлюсь совершенно неотразимой после визита к парикмахеру, тщательного облачения в вечерний наряд, умеренного использования пудры и, если понадобится, румян.

Мысленно вижу в витрине магазина изящное вечернее платье от парижского кутюрье, как будто сшитое специально для меня, по невероятной цене сорок девять шиллингов шесть пенсов, но меня возвращает к реальности громкое и сердечное приветствие Жены Нашего Викария, которая с огромным риском для жизни бросается мне навстречу через поток автомобилей, чтобы сказать: Надо же, какое совпадение! (Учитывая, что мы виделись вчера и точно увидимся завтра.) Еще она предлагает пойти с ней за белыми пуговицами для наволочек, но для этого придется вернуться в Галантерею, и я отказываюсь, убедительно (надеюсь) изобразив искреннее сожаление.

Далее мной занимается парикмахер, который говорит, что я единственная знакомая ему дама, которая до сих пор носит стрижку боб. После снова иду на автобус, где встречаю мисс С. с почты, которая тоже ездила за покупками. Сходимся на том, что целый день бродить по магазинам очень утомительно (Бедные ноги! – сокрушается мисс С.) и что расписание автобусов неудобное. Однако в этом мире нельзя получить все сразу. Мисс С. признается, что дома первым делом не спеша Выпьет Чашечку Чая и, возможно, Приляжет. Уже не впервые думаю о том, что жизнь старой девы имеет свои преимущества. Не помню, когда мне в последний раз удавалось Прилечь днем, чтобы меня не потревожили раз четырнадцать.

Дома долго распаковываю и раздаю заказы домашним, складываю и убираю бумагу и завязки, одновременно успокаивая Вики, которая жалуется, что Касабьянка заставил ее прошагать много-премного миль и теперь у нее болит запястье. Не пытаясь найти связь между этими утверждениями, предлагаю диван и «Доктора Дулиттла», на что Вики соглашается с видом, который становится все более изможденным всякий раз, как я на нее смотрю.

Вскоре возникает позеленевший от холода Касабьянка. Он направляется прямиком к огню и объявляет, что они с детьми Прекрасно Погуляли и это очень полезно. Поскольку мы с Вики знаем, что это заявление адресовано ей, особого отклика оно не находит, и разговор затухает. Перебираю магазинные чеки, безуспешно пытаюсь понять, куда делись еще десять шиллингов и три пенса, и тут Робин залезает в окно из сада. Я запоздало восклицаю: Ботинки! К сожалению, именно в этот миг в гостиную входит Роберт и