разорвало её связь с этим местом. Потому и сила у нее была, но… как бы не совсем. И книга ей не подчинялась. И ведьма эта опять же… хозяйка места почуяла бы неладное, а она вот… ни она, ни дед.

Лют замолчал.

Так мы и стояли, молча, вслушиваясь в то, что за дверью происходит. А там кто-то хрипел, сипел и кашлял. Причем, громко… и когда замолчал, то в дверь постучали.

— Мы уезжаем, — раздался голос Мирослава. — Я прошу прощения за причиненный беспорядок. И уберу все. Но…

— Погоди, — я встрепенулась, когда взгляд задержался на флаконах. — Еще два… не знаю, надо ли их пить, но если сварила, то возьми на всякий случай.

Лют отступил и дверь приоткрыл. И флаконы сам передал.

— Получилось? — тихо спросила я.

— Пока… сложно сказать, — Мирослав выглядел совсем бледно. — Облик вернулся, а вот с остальным… разберемся.

Надеюсь.

И они ушли. А мы остались. И я стояла, прислонившись спиной к двери, обнимая книгу и думая… да ни о чем не думая.

— Яна, — мягко позвал княжич. — Может… вернешься к нам?

— Нет, — я покачала головой. — Все… хорошо. Просто много. навалилось вот. Я справлюсь.

Я ведь всегда и со всем справляюсь. И сейчас как-нибудь.

Отойду.

Вот… чаю попью.

— Чаю сделаешь? — спросила я.

— Чаю?

— Сам же говорил, что в любой непонятной ситуации надо пить чай.

— Это да, — Лют улыбнулся. — Сделаю. Сейчас…

И сделал.

Мы сидели на кухне и пили чай. Крепкий, темный. И молчали каждый о своем, но все равно вместе. Я смотрела в окно и думала, что надо бы кусты постричь, что чубушник разросся, что спирея. И деревьями бы заняться. Яблоня старая совсем, тяжело ей. Но омолаживать лучше глубокой осенью, когда уснет она. Или по весне. Надо будет почитать, как оно правильно.

А лучше пригласить человека, который в яблонях больше моего понимает…

Еще бы пару грядок поставить, таких, высоких, я видела в интернете, да травами заняться. А то что я за ведьма-то на покупных? Пусть не все растет, но ту же мяту или вон ромашку с базиликом вполне осилю. И прочие мелочи.

Звонок телефона нарушил такую уютную тишину.

— Извини, — княжич поднял трубку. — Да…

Кто-то что-то говорил, он отвечал, а я… я все так же смотрела в окно.

— Мне… надо уйти. Следователя встречать… конкурс придется немного свернуть, — Лют убрал трубку. — Придумаем что-нибудь… концерт какой или там ярмарку. Ярмарка и так планировалась, просто сдвинем немного. Дед артистов пригласит. Объявим паузу.

Почему-то он выглядел донельзя виноватым.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Пауза мне не помешает…

И не только мне.

Наверное.

— Тут еще… — Лют не спешил уходить. — Прибыл отец Дивьяна. И он захочет встретиться. Ты не обязана…

Не обязана.

Если подумать, я много чего не обязана.

— Он вреда не причинит, просто человек своеобразный…

— А как мальчик?

— Пока без изменений, — Лют покачал головой. — То есть, Цисковская утверждает, что изменения есть, он уже и дышит сам, и сердцебиение, и что-то там еще… в общем, точно лучше. Но в себя не пришел.

Надо бы навестить.

А отца Дивьяна я не боюсь. И никого, пожалуй, больше не боюсь.

— Скажи… — я замялась, не зная, как сформулировать просьбу. — Твой дедушка сказал, что будет говорить с Игнатьевым…

— Он старший в роду. Ему и отвечать.

За темную ведьму, которую сам князь не заметил? И не только он. Что-то слегка перегибают они. И Лют все понял по моему взгляду.

— Ничего ему не грозит. Дед глянуть хочет просто. Мало ли что ведьма сотворить могла, вот и… а так дед просто зол. На себя прежде всего.

Ну да.

Верю.

— Так что ты хотела?

— Могу я… с ним встретиться? И с дочкой его. Правда, она беременная и… мы с её мужем когда-то… встречались. Но дело не в нем. В ней.

И я так и не поговорила с Ульяной Цисковской.

— Это… это связано с Розалией. Да и Цисковская пусть бы глянула обоих… я не собираюсь причинять ей вред. Просто…

Сама не знаю, зачем оно мне.

Но надо.

— Не думаю, что будет проблемой, — кивнул Лют. — А ты отдохни все-таки. Хорошо?

Отдохну.

— Еще мне нужно будет уехать.

— Куда? — он подобрался.

— Туда, где я родилась, — я потерла лоб. Усталость, отступившая было, возвращалась. И с нею — нудная головная боль. — Возникли… вопросы. Не знаю, найду ли я ответы, я там не была целую вечность. Но теперь… просто чувствую, что надо. Хотя бы для себя.

— Я отвезу. Если подождешь до завтрашнего дня.

— А…

— Или Мирослав, хотя, конечно… лучше я, — княжич протянул руку и коснулся щеки. Его сила была мягкой, что облако. — Ложись спать. Увидишь, все образуется.

И я легла.

И сон был в кои-то веки спокоен. Кажется, где-то там, за гранью сознания, шелестели листья великого дуба, напевая колыбельную. И было так хорошо, как бывает лишь в детстве.

Глава 41

Проснулась я ближе к двум часам дня от голода, а еще от настойчивого дребезжания телефона. Трубка лежала рядом и я, дотянувшись до нее, почти не удивилась.

Еще один незнакомый номер.

Посмотрела.

И сбросила.

Раньше я себе подобного не позволяла, но теперь… в ушах еще стоял шепот листьев, в животе была пустота, которую я и заполнила кофе с бутербродами. А потому, когда позвонила Свята, я была, если уже не в норме, то почти.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — голос Святы звучал ровно, что уже настораживала. — Ты… дома сейчас?

— Дома.

Я прислушалась. Нет, у забора никого…

— А ты могла бы приехать к Дивьяну?

— Ему хуже?

— Нет, но…

— С тобой все в порядке?

— Да, просто… отхожу еще. И в голове полная каша. Деда сказал, что проклятие все… в смысле, что нет его. Вода смыла. Или что ведьма померла. Поэтому не страшно, просто… просто оно как-то надо все пережить. А оно не переживается, — выдохнула Свята. — Но со мной Горка. И Мор тоже… и все будет хорошо. Папа пообещал, что учиться отпустит теперь. Но мне теперь почему-то никуда и не хочется.

— Пройдет, — сказала я. — Ты уже на месте?

— Да.

— Тогда скоро буду.

Я почистила зубы. Достала джинсы, старые, потому как новые были не в том виде, который годится для визитов. Количество одежды стремительно таяло, и кажется, надо бы в магазин заглянуть.

Обязательно надо.

Госпиталь все так же дышал покоем. Запахи и те не переменились, зато в холле появилась четверка типов одинаково характерно-квадратной наружности. А черные костюмы и вовсе делали из них близнецов. Старший шагнул ко мне.

И отступил.

— Вас ожидают, — произнес он, любезно открывая дверь.

Уже страшно.

А пятый, за дверью обнаружившийся, и провожатым стал. Это хорошо, потому что куда идти, я помнила смутно. Да и в прошлый раз мы вниз спускались, теперь же наверх поднялись, на второй этаж.

И палата другая.

Просторная.

Окна распахнуты настежь, и пахнет внутри не столько больницей, сколько летом. Земляникой вот, горка которой возвышалась на блюде. Молоком. Теплом и солнцем.

Одно не изменилось — бледный парень в слишком большой для него кровати. И девочка, которая тоже побледнела с прошлого раза, что парня этого за руку держит. Лицо у нее заострилось, а в глазах поселилась тоска, будто она уже все для себя решила.

Или не для себя.

Свята сидела на диванчике у стены. С одной стороны от нее устроился Гор, растрепанный и мрачный. С другой — Мор. Этот насупленный и явно готовый сражаться со всем миром.

Мирослава не было.

Была женщина в бледно-розовом костюме. И мужчина.

Отец Дивьяна.

Вот в кого у него такие золотые глаза. А так не похож… совсем. У мужчины узкое лицо и черты какие-то вроде бы правильные, но смотришь и не по себе становится. Сглаженные… змеиные?

Пожалуй.

У змей нет лиц, но теперь я в этом сомневаюсь.

— Доброго дня, — сказала я.

Взгляд вот горячий. Прямо видно, как внутри него кипит и бурлит сила, норовит выброситься, да и сдерживается он едва-едва.

Может, и вправду кого из стаи кликнуть?

Или… нет.

Справлюсь.

— Доброго, — мужчина ответил не сразу. На меня он смотрел пристально. А я на него. И золотая змейка на щиколотке сжалась, то ли предупреждая, то ли… не знаю.

— Яна, — сказала я, протянув руку. Её взяли осторожно, бережно даже, а вместо того, чтобы пожать, поднесли к носу. И мужчина, наклонившись, сделал вдох. Глубокий такой. А потом взял и лизнул кожу.

Что за…

— Извините, — руку отпустили. — Иногда сложно… совладать. Бальтазар. От вас пахнет золотом.

Да?

А руки я вроде мыла.

— Очень старым, даже сказал бы древним золотом. У него особый запах. Очень навязчивый. Отделаться не так легко… а для меня он весьма привлекателен.

— Ничего