Потом я напряг память, и вспомнил еще кое-что. Например, что Ирина, ожидая меня, выпила тазепам. Похоже, ей очень нужно было, чтобы я думал, что она на самом деле вырубилась после разговора со мной. Только потом я сообразил, что таблетка тазепама на Иринину массу, да с алкоголем погрузила бы ее в сон минимум до утра, а она «проснулась» меньше, чем через полтора часа. Чрезвычайно маловероятно, даже учитывая ее взвинченное состояние. Вот если бы она выпила полтаблетки, это было бы еще туда-сюда, но половинок в пузырьке не было, я проверил.

Опять же, кодовый замок на кейсе был открыт. Конечно, Куницын вынимал оттуда любимый Иринин коньяк, и можно было бы предположить, что после этого он просто не повернул колесики. Если бы я много раз не видел своими глазами, как Алексей Дмитриевич запирает замки даже тогда, когда ему явно понадобится вновь открывать их через минуту, я бы так и подумал. Так кто же открыл замки?

Потом я дословно вспомнил Иринины слова, когда она позвонила мне по телефону. Экстрагированно, без эмоций и повторений, текст был такой: «Ты где? Приезжай скорее! Он мертв, мертв! Лучше бы я не включала свет! Это ужасно! Я не вынесу, забирай его от меня!» Она явно была пьяна, потом ее сразу начало рвать. Я, естественно, ничего не понял, но воспринял смысл этой фразы так: «Случилось нечто ужасное, приезжай, защити меня от того, что я увидела, включив свет». И — поехал. Но почему она сказала «забирай», а не «забери»? Согласитесь, что «забирай» говорят, когда присутствует некий элемент первоначальной договоренности. Странно, даже учитывая состояние Ирины в этот момент — ведь она всегда гордилась своей «природной» грамотностью! Ну, вот мы и подошли к нестыковкам в вашем рассказе.

Федор на секунду остановился, потер ладонью лоб, словно вспоминая что-то, и продолжил.

— Первое — вы знали, что у Алексея в кейсе деньги, потому что Дерябин, когда разыскивал Алексея, сказал вам по телефону об этом. Далее. Вы обронили в рассказе — если, мол, они переберутся в спальню. Очень похоже на то, что вы знаете, что в большой комнате снайпер мог видеть свою цель только в зеркале, а простреливалась с его позиции только спальня. Следующее. Шер-Хан сообщил вам, что Ирина якобы набирала длинный номер, из чего вы сделали вывод, что она звонила не в милицию. Верно, ведь она позвонила мне. Но дело в том, что мне она всегда звонила, набрав на клавиатуре единственную цифру — двойку. Даже если она вдруг забыла это, ей пришлось бы набирать одиннадцать цифр — восемь, девятьсот шестнадцать, и так далее, — ведь у меня, в отличие от вас, Ольга, не прямой московский, а «кривой» федеральный номер. Но она набрала, как сказал Шер-Хан, «обычный номер». Поэтому я вас и спросил, на какую цифру начинается ваш номер. Находясь в состоянии аффекта, Ирина начала набирать ваш номер, который, видимо, знала на память. Но ее пальцы ходили ходуном, и она удержала первую цифру вашего номера чуть дольше, и начал набираться мой номер. Последующие цифры аппарат просто проигнорировал, и соединил Ирину со мной. Только она этого не знала и, будучи в состоянии шока, что и кто ей в трубке отвечал, не слышала и не слушала. Она просто сказала мне, как вам: «Забирай его!», видимо, апеллируя к каким-то вашим договоренностям. Ну, и последнее, что я понял. Что после двух с половиной неудавшихся покушений Шер-Хан не стал бы поджидать меня дома, потому что вероятность, что я не буду ночевать в своей квартире, была слишком высока. Да, и еще — он был совсем не Геракл, чтобы один справиться с телом вашего мужа, потому что Иринину помощь в этом вопросе, как ничтожно малую, можно проигнорировать.

Федор остановился у кресла, снова сел напротив молча курившей Ольги и, наклонившись к ней, через стол, тихо спросил:

— Ну, как вам невязочки? Ведь вы были в нашей квартире той ночью, после того, как я уехал? Это вы сказали Ирине номер кодового замка и вы же сами потом забрали кейс с револьвером? Ведь у вас не было приступа в ту ночь? Шер-Хан давно искал случая выполнить ваш заказ. В тот день он проследил за вашим мужем, и вы хладнокровно скомандовали: «Пли!» Это вы так плохонько вымыли полы в спальне, потому что Ирина — страшная аккуратистка, но она была просто не в состоянии ничего делать? Это вы подсказали Шер-Хану, как проверить, другие я принесу доллары, или те же самые? Как оно все было — так? Расскажите!

Ольга на выдохе усмехнулась, затушила сигарету и подняла глаза на Федор. В ее взгляде не было ничего, кроме страшной усталости.

— Что будешь делать с деньгами? — внезапно перейдя на «ты, вместо ответа спросила она. — Снова откроешь свой бизнес? На полмиллиона долларов можно неплохо развернуться.

— Я думаю, что после смерти Дерябина эти деньги принадлежат вам, — не поддерживая фамильярного обращения, ответил Федор. — Вы ведь единственная наследница Алексея.

— Они мне не нужны, — сказала Ольга. — В кейсе Алексея было нечто более ценное, чем деньги — его «таблетка», портативный компьютер. Забирая кейс, я охотилась именно за ним, а не за револьвером. Я знала, что, не надеясь на память, в нем он хранит номера их с его милым дядюшкой швейцарских счетов. А шифр, которым закодированы файлы, я знаю. Не сам его, а то, что он из себя представляет. Вы не поверите, но Леша в юности был убежденным комсомольцем, и теперь, ностальгируя, в качестве пароля использовал номер своего комсомольского билета! Сентиментально, не правда ли? Я уже навела справки — архивы ВЛКСМ никуда не пропали, и за сто баксов мне с радостью установят требуемый номер. Так что я теперь — богатая вдова!

— Мне тоже эти деньги не нужны, — сказал Федор. — Хотя бы потому, что они мне не принадлежат, а я в жизни не брал чужого. Может быть, вернуть их в банк, в котором работала Катя? Ведь это она предложила сбагрить туда фальшивки, и даже перед смертью говорила именно об этом.

— Не глупите, Федор! — воскликнула Ольга. — Это вы в память о ней благородничаете? Так ее этим не вернешь. И потом, с какими словами вы вернете в банк эти деньги? А им эти пятьсот тысяч — как капля в море. Забирайте их себе, и живите счастливо!

— На этих деньгах — кровь, — возразил Федор. — Мне не нужны деньги, доставшиеся таким путем и такой ценой.

— Ну, тогда отдайте их кому-нибудь! — с иронией воскликнула Ольга. — Или сожгите!

— Жечь деньги — это глупо, пафосно, и достоевщиной попахивает, — после короткого раздумья рассудил Федор. — А вот отдать — детским домам, или на восстановление храма кого-нибудь, это идея!

— Ну, вот и славно! — рассмеялась Ольга. — Деньги — как полено из сказки про Буратино: им всегда можно найти применение.

И тут у Ольги начался приступ. Федор много чего видел в жизни, но и ему стало страшно. Лицо Ольги перекосилось, будто по нему проехал асфальтовый каток. Она зарычала, как раненный зверь, со всей силы ударила себя кулаками в виски и опрокинулась на спину. «Пи-лю-ли, — прохрипела она, пытаясь скосить глаза в сторону своей сумки. — Крас-ны-е!» Федор кинулся, схватил сумку, попытался открыть. Мудреный фирменный замок не поддавался, и Федор, рванув, выдрал его с корнем. В сумке был обычный женский раскардаш, что-либо найти там, тем более, мужчине, не представлялось возможным. Тем временем Ольгу внезапно выгнуло, словно пронзив током, и она, опираясь маковкой головы на софу, и кончиками больших пальцев — на пол, практически встала на мостик. Федор высыпал содержимое сумки на стол, схватил облатку с пилюлями, надорвал, высыпал две на ладонь. Чудовищное мышечное усилие подкинуло Ольгу в воздух, толкнуло вверх и в сторону, и она рухнула на пол, чуть не сметя при падении стол. Тело ее забилось в крупных судорогах, изо рта потекла пена. Федор кинулся, упал на колени, склонился над ней, пытаясь засунуть в рот пилюли, но ее посиневшие губы были плотно сжаты.