– Продолжай, родная, – попросил Дайрмид.

– Мне не приходило в голову, что в Италии к моему дару могут отнестись совсем иначе, чем дома, в Шотландии… – Она подняла голову и посмотрела Дайрмиду в лицо. – Мой учитель Ибрагим часто наведывался в монастырскую больницу. Он увидел меня с больной женщиной и попросил рассказать, что я делаю. Когда я исполнила его просьбу, он внимательно выслушал меня и предупредил, что надо быть осторожной. Ах, если бы я его тогда послушалась…

– А почему Ибрагим просил тебя быть осторожной?

– Он знал, что эта женщина – мать архиепископа, и опасался, что она расскажет о своем чудесном выздоровлении сыну. Увы, так и случилось! Несмотря на то что я спасла его мать, архиепископ выдвинул против меня обвинение в колдовстве. Святые отцы провели расследование и признали меня виновной…

– Господи… – прошептал Дайрмид, прижимая ее к себе.

– Они… заперли меня в кладовой, – с трудом проговорила Микаэла, вспоминая пережитый ужас. – Несколько дней я просидела там в холоде и кромешной тьме совершенно одна, если не считать мышей – и монаха, который раз в день приносил мне скудную пищу. А потом… – Она проглотила подкатившийся к горлу комок и сжала кулаки. – Меня связали по рукам и ногам и бросили в реку. Святые отцы называли это «испытанием водой»: если связанная женщина, на которую пало подозрение в колдовстве, выплывет, значит, она невиновна…

Слезы подступили к глазам Микаэлы. Плеск волн так живо напомнил ей ужасный миг, когда вода стремительно сомкнулась над ее головой, что она со стоном зарылась в складки пледа на груди горца, стараясь заглушить этот звук.

– А где был Ибрагим? – тихо спросил Дайрмид.

– Он не мог помешать этой пытке, но велел своему слуге-сарацину незаметно нырнуть за мной. Когда я уже теряла сознание, слуга вытолкнул меня на поверхность.

– Родная, – потрясенно пробормотал Дайрмид, – я и представить себе не мог, что тебе пришлось пережить…

Микаэла подняла на него полные слез глаза:

– Это моя тайна, о которой не знает даже Гэвин. Ах, я никогда, никогда не смогу забыть этого кошмара!

– Теперь тебе нечего больше бояться, любимая, – пробормотал он, и от его слов, от ощущения его присутствия ужас, который жег ее изнутри, стал постепенно таять и исчезать, как утренний туман на солнце.

– Ибрагим сказал собравшейся на берегу толпе, что я выплыла сама, и большинство ему поверили, но те, кто не поверил, пришли в ярость оттого, что их лишили зрелища. В начавшейся суматохе он увез меня в Болонью.

– Я перед ним в огромном долгу, – задумчиво сказал Дайрмид.

– Да, если бы не Ибрагим… Он убедил суд, что сам вылечил мать архиепископа редкими арабскими лекарствами, а я только ухаживала за ней как сестра милосердия, поэтому ни в чем не виновна. Он поклялся, что я не обладаю даром исцеления.

– Значит, он очень тебя любил, раз пошел ради тебя на клятвопреступление.

– Он не был фанатиком, поэтому солгать церковному суду ему было не так уж трудно, – печально улыбнулась Микаэла. – Но он действительно меня любил – по-своему, конечно.

– Как я завидую твоему мужу… – прошептал горец.

Закрыв глаза, она обняла его за шею.

– Тут нечему завидовать. Ибрагима просто заинтриговали мои необычные способности. Кроме того, я была хорошей ученицей, а он любил студентов с живым, пытливым умом. В его годы ему была нужна не столько жена, сколько хозяйка дома, подруга, преданная ученица.

– Ты его любила?

– Я очень многим ему обязана: он защитил меня от невежд, приблизил к себе и научил лекарским премудростям. Он сделал из меня врача, и я испытывала к нему чувство глубокой благодарности. Ибрагим стал мне самым лучшим, самым добрым другом!

– Иногда одной дружбы недостаточно…

– Да, я это чувствовала…

Микаэла вдруг ощутила такой блаженный, глубокий покой, что ей захотелось провести на этом каменном пятачке всю оставшуюся жизнь. Она закрыла глаза и тихо, печально вздохнула.

– Я знаю, чего тебе не хватало… – нежно прошептал Дайрмид ей на ухо.

Микаэла смущенно опустила голову и пробормотала:

– Ему было почти шестьдесят, когда мы поженились. Он считал своим долгом дать мне супружескую любовь, и все-таки… Я знаю, моя семейная жизнь была далека от идеала, но нам с Ибрагимом нравилось общество друг друга. Мы любили обсуждать медицинские вопросы, книги, проблемы наших пациентов. Опасаясь за мою жизнь, он взял с меня слово, что я больше никогда не воспользуюсь своим даром.

– Наверное, я допустил большую ошибку, попросив тебя о чуде, – заметил Дайрмид.

– Нет, что ты! Я очень страдала, когда поняла, что целительная сила больше ко мне не вернется. Но меня отвлекла медицинская практика, а потом стало ухудшаться здоровье Ибрагима… Знаешь, ведь если бы не наша встреча в Перте и не твоя странная просьба, я бы забыла о даре навсегда.

Дайрмид приподнял за подбородок ее голову и заглянул в глаза:

– Я бы все равно любил тебя, несмотря ни на что!

Он наклонился и нашел губами ее рот. От его пьянящего поцелуя у нее так закружилась голова, что Микаэла пошатнулась и, наверное, упала бы, не будь рядом Дайрмида. Почувствовав желание, которое нельзя было утолить ни поцелуем, ни любовными признаниями, Микаэла обняла его за шею, но внезапно ей в ноги бросилось что-то холодное, влажное. Дайрмид оторвался от ее губ, чуть отстранился и посмотрел вниз – маленький тюлень хлопал ластами у самых его ног, расплескивая набегавшие на камень волны.

– Бедняга явно хочет поскорей отсюда выбраться, – усмехнулся лэрд. – И правильно делает: тюлени гораздо лучше чувствуют себя в воде.

Микаэла ласково улыбнулась своему ластоногому пациенту:

– Должно быть, малыш соскучился по матери.

– Кстати, я привез с собой твою кожаную сумку с инструментами, – заметил Дайрмид. – Мунго сказал, ты хочешь зашить рану тюленю. Но где же раненый?

– Здесь только один тюлень, – улыбнулась она. – Этот самый! Он свалился со скалы, поранился и сломал кость. Он истекал кровью, когда мы с Мунго его нашли.

Озабоченно нахмурившись, Дайрмид присел на корточки и, поймав детеныша за ласт, принялся его осматривать. Слушая, как он что-то ласково нашептывает тюлененку, Микаэла невольно залюбовалась им. Ее переполняла любовь, прогоняя страх, неуверенность, тьму и терзавшие ее столько лет ужасные воспоминания. Она протянула руку и погладила его по волосам, провела рукой по плечу. Дайрмид повернулся к ней, его серые глаза блестели в зеленоватых отсветах.

– Рана уже почти зажила: края стянулись, кровь не идет. А главное – я не нашел перелома!

– Да, бедняжке стало лучше, – улыбнулась она.

Дайрмид поднялся, не сводя глаз с ее лица.