— Верно! — Цыпф так разволновался, что да привстал с травы. — Все сходится…

— Что сходится? — покосился на него Смыков.

— Необыкновенные способности аггелов… Рога… Прыжки на восемь метров… Жизнь после смерти… Слова их предводителя о чудодейственных травах.

— Вы что, братец мой, этой политической проститутке Ламеху поверили?

— Ламеху… Какой смысл ему лгать? Ведь не мы его допытывали, а он нас. В Эдем след тянется, не иначе! И Зяблик так думал. У нас с ним на эту тему даже разговор был.

— Следов вокруг напутано, как на заячьих игрищах, — чувствовалось, что Смыков спорит уже просто так, по привычке. — Не знаешь, по какому и идти… Все Эдем да Эдем. А ведь за Киркопией и Агбишером тоже немало земель, до которых никто еще из наших не добирался. Я верно говорю? — словно ища поддержки, он оглянулся на Артема.

— Более чем верно, — тот еле заметно улыбнулся. — Вы даже представить себе не можете, насколько верно ваше замечание. За обеими этими землями, название которых мне, кстати, ничего не говорит, открываются безграничные пространства, пройти из начала в конец которых не дано даже богам.

— Скажите… — Смыков понизил голос. — Значит, есть они все-таки?

— Кто?

— Боги.

— В том понимании, которое вы вкладываете в этот термин, — нет. Все, как известно, познается в сравнении. Псу или курице мы, возможно, тоже кажемся богами. Однако заявляю вам вполне серьезно, что во Вселенной присутствуют весьма могущественные существа, чьи возможности на несколько порядков превосходят наши. Но это вовсе не боги. Одни из них смертные, а другие, бессмертные в нашем понимании, заплатили за этот дар весьма дорогую цену.

— Простите… — Цыпф наконец осмелился напрямую обратиться к Артему: — А мы… люди… мы тоже платим за что-то? Чем мы заслужили столь суровую кару?

— Чисто случайно. По крайней мере, мне так кажется. Вы знакомы с теорией параллельных миров?

— Только в популярной форме.

— Каждый из этих миров отделен от других непроницаемой преградой, природу которой я не могу вам объяснить даже популярно. В незапамятные времена неизвестно какая сила развернула один-единственный мир поперек всех остальных. Получился слоеный пирог из бесконечного количества крохотных, вырванных из материнского лона, сообщающихся между собой миров. Представляете? Условно эта вселенская патология называется Тропой. Процесс ее роста не прекращается и поныне. На Тропу выталкиваются все новые и новые осколки ранее полноценных миров.

— Это ваши умозаключения или абсолютная истина? — осторожно осведомился Цыпф.

— Ни то ни другое. Просто плод наблюдений. Я миновал на Тропе столько миров, что уже сбился со счета.

— А вы можете объяснить, почему с Землей получился такой винегрет? — не унимался Цыпф. — Там мы, здесь — средневековая Кастилия, с другой стороны — вообще первобытный лес какой-то, еще дальше — палеолит.

— Представьте себе лист бумаги с печатным текстом. Каждая строчка — отдельная эпоха. При нормальном состоянии листа они не соприкасаются, хотя неразрывно следуют друг за другом. Но если лист хорошенько помять, а потом скомкать, строчки соприкоснутся между собой самым непредсказуемым образом.

— Вы мне хорошую мысль подали, — Смыков заерзал на своем месте. — Правда, мятой бумажки у меня, к сожалению, нет. Придется воспользоваться дубовым листочком.

Прогулочным шагом он двинулся в сторону рощи корявых пробковых лесов и, отойдя на приличное расстояние, за спиной Артема покрутил пальцем возле своего виска: дескать, совсем крыша поехала у дорогого товарища. Зато уж Цыпф, несмотря на всю свою природную деликатность, вцепился в необычайного собеседника, как репей в собачий хвост.

— А знаете, похожая мысль посещала и меня, — горячо говорил он. — Только мне в голову приходила несколько иная аналогия: наш мир протащили сквозь узкое отверстие, имеющее свойство сминать не только пространство, но и время. Тут сразу напрашивается вопрос: а какая участь постигла остальную часть планеты? Ведь наша эпоха, к примеру, представлена только одним Талашевским районом, да и то не всем. А это, наверное, меньше, чем десятая доля процента площади суши.

— Ваш невезучий район остался в пределах планеты и даже на прежнем месте, но для земного наблюдателя перестал существовать. Вы не вырваны из прежней среды, а отделены от нее невидимой и непроницаемой стеной. На теле планеты не осталось даже шрама. Просто северная граница района соединилась с южной, а западная — с восточной. Тысячи квадратных километров стянулись в точку, куда более крохотную, чем след от булавочного укола. Трудно представить, но это так.

— Если мы полностью утратили контакт с прежней средой, то откуда к нам проникает свет? — не унимался Цыпф. — В нынешнем мире отсутствует солнце, а следовательно — и тени. Но если на идеально гладкую, хорошо отполированную поверхность поставить торчком какой-нибудь предмет, то с помощью увеличительного стекла можно обнаружить четыре, пять, а иногда и шесть смутных теней, направленных в разные стороны.

— Я уже говорил, что Тропа беспредельна. Она вобрала в себя не только обитаемые миры, но и все, что есть во Вселенной: космическую пустоту, звездный огонь, бесплодную твердь, океаны бушующей магмы. В вашем ближайшем окружении достаточно самых разнообразных источников света.

— А как поступали вы, натыкаясь на те негостеприимные миры? — поинтересовался Цыпф.

— Иногда обходил стороной. Иногда пользовался туннелями в пространстве, напрямую соединяющими некоторые весьма удаленные друг от друга точки Тропы. Есть здесь и такие чудеса.

— Вам нравится такая жизнь?

— Я просто не знаю другой. Заметьте, больше всех у вас страдают те, кто помнит прошлое: Солнце, звезды, ясный день, темную ночь, зиму, лето. А дети, никогда не видевшие голубого прозрачного неба, настоящим считают это, — Артем глянул вверх. — Не исключено, что скоро какой-нибудь доморощенный поэт воспоет его красоту.

— Еще в большей мере страдает тот, кто привык пользоваться электричеством, автомобилями, газом, почтой, магазинами, аптеками. В каком-то смысле мы пострадали гораздо больше, чем кастильцы или, скажем, чернокожие жители Лимпопо, жизнь которых мало в чем изменилась.

— Это уж как правило: чем выше уровень цивилизации, тем более она уязвима в случае тотальной катастрофы. Впрочем, в большей мере это касается так называемых технологических цивилизаций, черпающих свое благосостояние из окружающего мира.

— А разве есть и другие?

— Представьте себе, есть. В самой природе человека скрыта мощь, которая делает излишним использование любых других сил природы. Что погубило привычный уклад вашей жизни? Кажется, сущая ерунда — исчезновение электричества. Да ведь тысячи лет люди обходились без него. А вы оказались в тупике.

— Да не исчезло вовсе электричество! — горячо возразил Цыпф. — Если поводить пластмассовой расческой по волосам, то клочки бумаги по-прежнему прилипают к ней. Я склонен думать, что изменились свойства веществ, которые раньше являлись проводниками. Электрическое поле продолжает существовать, но не может, так сказать, материализоваться в удобной для нас форме. Нужны исследования, опыты, а кто станет этим заниматься? Все пекутся только о хлебе насущном. Скорее бы уже жизнь наладилась.